— Поди поснидай да отоспись, чумной уж от устали.
Послушно Михайло отдал ему потяжелевшую вмиг кайлу, поднял, словно налитые свинцом, руки, дабы мужики вытянули его из ямы, шатаясь, направился к котлу и, засыпая, ел едва теплую гречневую кашу, и кусок не лез в горло.
Ядра тяжело и гулко свистели над головами воевод, и Шуйский, отдав последние наставления Андрею Хворостинину, повел беснующегося коня прочь. Позже мужики говорили, что князь был недоволен их работой — деревянные укрепления так и не были достроены из-за постоянных обстрелов.
Михайло от усталости даже не понял, как уснул, но вскоре вскочил в страхе — все казалось, что проспит штурм. Позже снова засыпал, желая отоспаться перед боем, и вновь вскакивал, чумной ото сна. Под утро уже не мог уснуть, снова разные тревожные мысли лезли в голову, да и вскоре старшой велел сбираться на местах. И Михайло, трясясь от утреннего озноба, от волнения нервно зевая, натягивал на себя бронь. Вскоре был там, где ему полагалось — подле Покровских ворот. Тугой татарский лук и колчан со стрелами установил подле себя, стал ждать.
Солнце пекло нещадно, и вскоре Михайло почуял, что весь сопрел под броней. За стеной, там внизу, под разнообразный рев труб и гром барабанов, строилось польское войско. Над густой толпой вражьих ратных, утопая в мареве, реяли многочисленные польские и литовские знамена.
— Господи, сколько их… Убереги, — донеслось до уха Михайлы — мужики выглядывали со стен и из бойниц на польский лагерь.
— А вон, вдалеке, кажись, сам король Обатур!
— Где?
— Да вон, на белой лошади…
То, что началась атака, поняли не сразу — многоцветное людское море, стоящее под стенами Пскова, словно встрепенулось и хлынуло к разлому в городской стене, нестройно, не в одночасье: побежали одни, за ними бросились все остальные. Градом застучали о крепостные стены бесчисленные пули — Михайло, укрывая руками голову, отпрянул за зубец.
Наконец, забили тревожно колокола. Началось смятение среди защитников, многие, как подкошенные, падали с ног, скатывались с укреплений. Гром пищалей и пушек разом заглушил все вокруг, и Михайло нутром почуял, когда пронеслась по рядам команда воевод «к бою». Люди, беззвучно разевая рты, кинулись к стенам. Михайло пустил первую стрелу в приближающееся людское море — одну, вторую, третью. Над головой что-то постоянно свистело и шипело, и он на мгновение вновь прятался за каменным зубцом, в который то и дело с громким стуком врезались пули. Он потянулся к колчану и заметил, как руки его бьет крупная дрожь. Задержав дыхание, он достал стрелу, приставил ее хвостом к тетиве и, начиная оттягивать тетиву, выглянул из-за зубца. Тут же увидел, как над полуразрушенными Покровской и Свиной башнями уже реяли знамена польского короля. Толпа наемников карабкалась по руинам стены, и Михайло, затаив дыхание, прицелился и, до треска оттянув тетиву, мягко отпустил ее. Гулко свистнув, стрела рванула вниз, и один из венгерских наемников, схватившись за правый бок, упал прямо на ходу, словно споткнулся.