Весь этот богобоязненный кавардак и инспектор Арройо в придачу вываливаются на улицу, чтобы перекурить; пара человек — из тихих — остаются в гостиной, а Кирихара уходит на кухню и делает вид, что не прячется. Тем более в такой духоте пить хочется постоянно, а где-то в холодильнике как раз есть минералка. Если Боргес ее не выпил, конечно.
Он как раз тянет одну из бутылок, когда спиной ощущает, что в кухню зашел кто-то еще. Кирихара оборачивается через плечо.
Да боже праведный, почему.
— Мордашку попроще. — Рид опирается на косяк, всем своим видом показывая, что уходить не собирается. — Я не укушу.
Кирихара выпрямляется и хлопает дверцей холодильника. В голове всплывает разговор с Чопингом.
Ложь. Голову откусит и не заметит.
— Я не сомневаюсь, — просто отвечает Кирихара. Бутылку закрывали с особой злостью: крышку едва удается скрутить. Он наливает в стакан холодную, брызгающую пузырьками воду, забрасывает бутылку обратно на нижнюю полку гудящего холодильника, громко хлопает дверцей и отпивает. — Думаю, вас очень ждут на улице.
— Меня? О да, без меня они никуда. — Рид задумчиво чешет ссадину на подбородке, покрывшуюся корочкой, а потом ухмыляется: — А что, если я предпочту твою компанию этим вечером?
— Удивительно, — равнодушно поражается Кирихара, — но я почему-то не польщен.
— А должен бы. — Рид подмигивает ему и усаживается на один из стоящих под стенкой стульев.
Кухня без стола кажется слишком просторной и еще более грязной: видны все немытые углы и отодранные края грязно-серого линолеума.
— Так как там тебя зовут, говоришь? — Рид широко расставляет ноги и сцепляет руки в замок.
Кирихаре не обидно, но самолюбие неприятно коробит. Из мальчика, которого пытаются цапнуть за больное, он превращается в мальчика, которого пытаются цапнуть за больное мимоходом. Как-то унизительно.
Он старательно прячет лицо в стакане: делает несколько больших глотков, явственно ощущая, как становится прохладнее. По крайней мере, кожу с себя снять ему уже не хочется.
— Я не говорил. — Он отставляет стакан в сторону и опирается руками о столешницу за своей спиной.
— Так скажи.
На первый взгляд звучит довольно безобидно. Но в Кирихаре взрослый рационализм борется с нелепым, детским упрямством. Он несколько секунд смотрит на Рида, не решаясь ответить.
— Кирихара, — говорит наконец. — Эллиот Кирихара.
— Вот ты вроде азиат, — Рид задумчиво наклоняет голову, — а с другой стороны, светленький и не особо похож.
— Моя мать — американка, — признается Кирихара уже гораздо спокойнее. Как ни странно, но, когда Рид не паясничает, с ним даже можно разговаривать.