— Потому что мне много лет и я не дурак, Эйдан, — улыбается епископ. — А еще потому, что самым секретным из всего было не производство денег, а мое партнерство с Карлом. Никто из ребят не был в курсе, знал только Лестари.
— Не хотели подставляться?
— Ты даже представить себе не можешь насколько. Если бы Басир узнал, что не то что я, а вообще кто-либо из Джакарты поддерживает Карла, он бы уничтожил этого идиота подчистую. Вместе со всей бандой.
Рид уже не знает, радоваться ему новым сплетням или жалеть себя: раз Эчизен рассказал ему о своем сотрудничестве с Гринбергом и раз он до сих пор жив, значит, это все еще тайна за семью печатями. А это означает, что Рид слишком много знает. Очень чреватое для него клише.
Он уже отчетливо ощущает, какими крутыми становятся повороты в истории, куда его собираются втянуть.
— Звучит так, будто у Басира с Гринбергом какие-то счеты, — несмотря на тревогу, Рид сохраняет легкомысленный вид. — Какая-нибудь грязная тайна? Люблю грязные тайны, но, знаете, если она совсем грязная, я не буду настаивать, можете сохранить ее при себе.
— Ты вряд ли слышал эту историю. — Эчизен молчит некоторое время, качая в руке чашку, но, когда Рид уже надеется, что ему так ничего и не расскажут, он продолжает: — Карл и Басир не ладят.
— «Не ладят» в каком смысле? — уточняет Рид. — Мы ведь о лидере Картеля Восхода говорим, а не о янки из японского квартала. У этого «не ладят» степень «ты плохой, вылезай из моей песочницы» или «ты плохой, я брошу твой труп в Китайское море»?
— В самом ярко выраженном, который ты можешь себе представить.
Ага, то есть «ты плохой, и если ты появишься в моей стране, то твой труп не найдут даже в Китайском море».
— Басир ненавидит Карла.
Вопрос «почему?» можно не задавать: он и без того витает в воздухе. И епископ на него отвечает:
— В шестидесятых мы с Басиром отсидели из-за него почти двадцать пять лет. В «Гитараме».
Рид ничего не может с собой поделать: вздрагивает и моргает, глядя на лицо Эчизена.
Он знает, что тот сидел, но про «Гитараму» слышит впервые. Боргес, отбывавший срок в «Райкерсе», иногда мрачно шутил насчет таких тюрем: «В моей жизни все четко, пока я не загремел в “Гитараму” или “Карандиру”». «Гитарама» — ад на земле, где заключенные жрут друг друга, чтобы выжить, трупы не убирают неделями и не хватает не то что кроватей — даже места, чтобы лечь. Люди вынуждены круглосуточно стоять, пока ноги у них не начинают гнить.
— Вы сидели в «Гитараме»? — переспрашивает он, стараясь говорить серьезно. — Двадцать пять лет?
Эчизен улыбается — Рид думает, что, отсиди он в подобном месте хотя бы пару суток, совсем разучился бы это делать, — и легкомысленно машет рукой: