Бирч передает чемодан агентам, которые поедут прямо в штаб, а сама садится в другую машину — вместе с Арройо. Эйс все же едет пропустить стаканчик. Николас прощается с ними на ближайшую пару дней: им еще вместе защищать рапорт по этому делу.
Сложному, опасному, безумному делу об оттисках Карла Гринберга в Джакарте.
Так что Николас залезает в машину на заднее сиденье и хлопает дверцей. Тонированные окна тут же скрывают большую часть огней основного терминала аэропорта Даллеса.
Он откидывается на сиденье и трет глаза. Машина трогается с места.
— Как прошло? — спрашивает водитель. Николас широко зевает. Если честно, он с удовольствием бы сейчас просто лег спать и даже не вспоминал бы. Столько нервов он давно не тратил — даже за все то время, что учился в академии и работал на Службу.
— Сложно, — наконец отвечает он.
— Но оттиски в итоге все равно у нас, верно? — водитель смотрит в зеркало заднего вида.
Он смеется, стягивая кепку, и кладет ее на соседнее сиденье — аккурат на чемодан. Седые волосы падают на лоб, и он отбрасывает их с лица. Николас в зеркале видит глаза с цветными линзами и крупный нос, — скорее всего, силиконовый, но загримированный совсем как настоящий.
— Точно. Эллиот передает тебе, что ты хорошо поработал. И следы замел грамотно — они даже не догадались, что информация была стерта через их же доступ. Ты молодец, ты в курсе?
Николас довольно улыбается сквозь усталость:
— Спасибо. — И, прежде чем прикрыть глаза, бросает еще один взгляд на идеальные оттиски Карла Гринберга. — Спасибо за похвалу, Карл.
В это время года в Джакарте оказывается не жарче, чем на Сицилии.
Виллермо пистолетом опускает поля шляпы, чтобы прикрыть глаза от солнца, и выходит из автомобиля. Под подошвой хрустит битое стекло. Тела, устилающие путь к аэропорту, господа подчиненные стаскивают с дороги, но для уборки более мелкого мусора у них не находится инструментов. Впрочем, картина и так выглядит достойно: Виллермо всегда старался прививать им чувство прекрасного.
Детектор движения у двери реагирует на Виллермо и его охранников, но дверей, которые могли бы приветственно разъехаться, уже нет. Холл аэропорта выглядит плачевно. Разбитые кресла, испачканные кровью панели, местами развороченная плитка, автомобиль, неуместно оказавшийся посреди зоны ожидания. Ужасно, качает головой Виллермо, ужасно.
Когда он входит, господа подчиненные молчаливо вытягиваются по струнке, прекращая праздные беседы. Первый, кто с ним здоровается, — это низко склонивший голову Лука, да и то виновато. Он привычно протягивает Виллермо запотевший бокал, но тот не спешит его принимать.