— Лука, что это? — Виллермо глядит на то, как в бокале вьются задорные веселые пузырьки.
— Шампанское, синьор Руссо, — покорно отвечает Лука.
— Нам есть что праздновать, Лука?
— Нет, синьор Руссо.
— Какой напиток я пью в случае грандиозных провалов, Лука?
— Граппу «Боккино», синьор Руссо.
— Ну так неси его, Лука, ведь вы… — Виллермо Руссо великолепно разворачивается на каблуках своих начищенных ботинок — так что взлетают полы длинного шелкового шарфа — и оглядывает столпотворение из милых сердцу лиц: чрезвычайно сильно облажались, господа.
На лицах у господ подчиненных раскаяние. Виллермо очень ценит это — он уважает, когда люди осознают свои ошибки, — да вот только раскаяние не догонит Эйдана Рида. От одной мысли, что этот bastardo[11] не более часа назад находился где-то здесь, Виллермо ощущает прилив разрушительной злости — от гнева глазницу, в которой сидит искусственный глаз, будто покалывает, — а потому он глубоко вздыхает и начинает говорить:
— Ваше задание было непростым, — он с пониманием оглядывает лица подчиненных, — но у вас были ресурсы, у вас были ваши преданные соратники, у вас были вы сами…
Виллермо задумчиво переплетает пальцы, прохаживаясь по руинам.
— И вы посмели провалиться. Достойно ли это уважения? Нет.
В рядах траурно-сосредоточенных подчиненных то и дело мелькают перепуганные, слабовольные лица; их Виллермо запоминает, чтобы разобраться с ними позже. Такие люди Вольто не нужны.
— Достойно ли это прощения?
Виллермо останавливается у выхода на летное поле. Сквозь очередные разбитые стеклянные двери задувает горячий ветер, и пережившим битву кондиционерам приходится надрывно работать с удвоенной силой.
— Я рассудил, что мы повременим с наказанием. Причину вашей неудачи мы обсудим позднее, господа.
Он идет сквозь остатки дверей, зная, что Лука и несколько старших капо послушно следуют за ним. На летной полосе — черное вульгарное пятно — остатки догоревшего самолета. Несколько разбитых машин, несколько тел. Виллермо задумчиво разглядывает эту картину, сложив руки за спиной.
— Мне нужна голова Эйдана Рида. Нет, не так, не голова… — Виллермо делает пасс рукой в перстнях, нащупывая вдохновляющую концепцию. — Задание прежнее. Мне нужен Эйдан Рид. Голову от его тела я отрежу сам.
Он смотрит вверх, в начинающее вечереть небо. Следа от самолета, на котором скрылся — опять, в очередной раз, снова — Эйдан Рид, конечно, уже не осталось, но Виллермо глубоко втягивает воздух, будто может почувствовать едва уловимый запах. И Виллермо верит: он может. Где бы Эйдан Рид ни прятался, на какой бы край мира ни улетел, как бы ни пытался сбежать — Виллермо его догонит.