Кстати, о Деванторе.
Рид слышит его озадаченное хмыканье:
— Шумит, стреляет, отказывается уходить, хотя вы уже просите?
— О, Бо, тут тоже про тебя говорят, — неподдельно радуется Рид и пытается отстрелить Деванторе голову.
— Рид, — на линии снова появляется Салим, — чемодан Шана — с оттисками, у Нирманы пусто.
Потрясающе! Еще десять минут назад Рид бы обрадовался: да, класс, оттиски, я возьму это на себя, но сейчас все, что он может взять на себя, — это тяжкий крест смертника, встретившегося с Деванторой.
— Зашибись, — шипит он.
Салим то ли слишком устал, чтобы переживать, то ли слишком верит в Рида:
— Остальное на тебе. Мы выдвигаемся.
— Меня тут как бы обстреливают. — Рид наклоняет голову вбок, когда пули врезаются в машину в опасной близости от его головы.
— Выкручивайся.
Отличный совет, Салим, спасибо.
— Я фрилансер. Почему ты вообще мне указываешь?
— Потому что я сейчас твой начальник и у тебя нет выбора.
Насчет выбора Салим подмечает верно, насчет начальника Салим идет к черту. Вечером Рид просто взломает кладовую и нажрется церковного вина. Отвратительный день!
Может, ему обидно, что он тут один (Иголку в расчет брать не приходится), а все его лучшие подружки вместе на другом конце города. Это и называется предательством.
Внезапно в наушнике так грохочет, что Рид жмурится и молится за свои перепонки. Когда грохот стихает, он спрашивает:
— Что это у вас было?
— Все в порядке, — отвечает запыхавшаяся Зандли, появившись на линии. — Это Лопес. Подорвал машину.
— Так он у вас вор, снайпер или подрывник? — Рид чертыхается, перекатываясь от одного укрытия к другому. — Девантора, отвали!
— Какой ты эгоист! — радостно отвечает тот.
В наушнике раздается голос Салима:
— Я тебе… гофорил Картефь не трогать? — спрашивает он как-то невнятно.
Рид отвечает вопросом на вопрос:
— Чем у тебя там рот забит?
— Я закуриваю!
— Тебя ж там обстреливают? — слышится голос Лопеса. — Я прямо напротив!
— И что, теперь мне и покурить нельзя?!
Девантора дает залп как раз по тому углу, где сидит Рид.
— Вот поэтому ты и не растешь! — громко чертыхается последний.
Девантора весело кричит в ответ:
— Ты охренел? Я почти метр девяносто!
— Да я не тебе! — орет Рид, запрокидывая кольт на плечо и стреляя вслепую, на голос.
В следующую секунду он внезапно понимает, что кольт перестает стрелять, а рука, тянущаяся к карману, не нашаривает ту самую последнюю обойму, на которую у Рида было столько надежд.
Твою мать.
Твою чертову, чертову мать!
Он успевает придумать три способа выбраться из ситуации, все три внутренним голосованием признать недееспособными и объявить себя банкротом на приличные планы, когда понимает, что уже секунд сорок не слышит ответной пальбы.