Однажды Гюнхиль решила назвать безымянную козу смотрителя. Ей казалось, что коза грустит без имени. Она долго думала и остановилась на имени Пернилла – так звали героиню сказки, которую Гюнхиль читали в детстве. Потом она до вечера бродила по острову, то и дело выкрикивая: «Пернилла!» – и громко распевая собственную мелодию.
Однажды в апрельский понедельник Гюнхиль, ко всеобщему удивлению, посадила фарфоровую куклу на большой стул около камина и принялась подметать пол, убирать и мыть посуду после обеда. Она словно летала по кухне под воображаемую музыку, и это чужое пространство казалось ее собственным: она знала здесь каждый уголок и предмет. Гюнхиль принимала этот изобретательный и одинокий мужской порядок, заведенный Арне.
– За мою дочь! – произнес Пелле.
В ясный весенний день Пелле Йолсен прибыл на остров с большой компанией. С ним были не только Гюнхиль и Финн Хёбаак, но и супруга Хельга, старшие дочери с мужьями и детьми, а также дьякон. Целый день три лодки лениво покачивались на воде в маленьком доке.
За столом, накрытым на воздухе, под нежным солнцем, гости угощались рагу из трески, соленым лососем в сахаре и укропе, блинами из картофельной муки. Пелле Йолсен привез бутылку акевита, от которой Арне держался подальше. Но остальные то и дело поднимали бокалы под громкие тосты.
Гюнхиль была в белом платье, в ее золотистых волосах отражались солнечные лучи, а голову украшал венок из фиалок и веточек смородины, который она сделала сама. Грустная фарфоровая кукла наблюдала за ними из окна.
Целый день радости!
Гости уехали на закате. Все, кроме Гюнхиль.
После тихой скромной церемонии 17 июня 1822 года на острове стали жить двое – смотритель маяка Арендала и его супруга фру Бьёрнебу.
Арне и Гюнхиль провожали взглядом лодки, уплывающие под косыми лучами закатного солнца. Вечерний пролив был расцвечен алыми бликами, а птицы качались на ветру – легком, теплом, с ароматами земли, сена и диких трав.
И пока лодки не слились с горизонтом, а их паруса – с парусами других лодок, вернувшихся в порт на ночь, Арне и Гюнхиль стояли рядом, не касаясь друг друга. Они словно хотели убедиться, что родственники добрались до дома, а потом – продолжить празднование. Порыв ветра поднял скатерть и опрокинул пустую бутылку акевита.
Гюнхиль вздрогнула. Она вспомнила, как мать заплакала, когда обнимала ее на прощание. Губы всё еще были солеными, а сердце – необъятное сердце – колотилось, наполняя тело теплом. Но она не собиралась размышлять об этом, деловито вытерла влажные ладони о подол и начала собирать посуду и остатки еды.