Остров Немого (Згардоли) - страница 25

Наконец тело Гюнхиль извергло источник ее мук. Она плакала от боли и радости одновременно, лицо стало белее рубашки, пропитанной слезами и пóтом, а снаружи всё еще бушевала стихия. В полутьме хижины Арне поднял перед собой закричавший комок, чувствуя незнакомое тепло в груди, способное даже примирить его с жизнью. Этот комок был его сыном. Частью его самого.

Отныне всё стало иметь значение, и путь, предложенный ему Пелле Йолсеном, обрел направление и цель. Благодаря рождению Эйвинда Арне услышал мир и включился в его движение. Ребенок примирил его с жизнью, помог Арне заключить новый договор с бытием.

Он больше не гневался.

Он больше не сожалел.

Он и в самом деле узнал гармонию.

Эйнар смотрел на оконное стекло и следил за петляющими дорожками капель дождя, пытаясь угадать, куда же они свернут. Сквозь щели в старой стене, покрытой сморщенной, как кожа старика, штукатуркой, хлынул поток холодного воздуха, похожий на дыхание призрака. Занавеска дрогнула и поднялась.

Большие дубовые балки, которые поддерживали крышу и стены, почернели от дыма, пропитались запахами рыбы, козьего молока и людей, живущих в этом небольшом пространстве.

Эйнару было шестнадцать лет. Его угловатое лицо всегда казалось немного грустным и скучающим. От отца он унаследовал спокойствие и несколько грубоватую прямоту; от матери ему достались изящество движений и маленькие синие глаза. Иногда он, как и мать, смотрел на предметы так, словно не видел их.

Между его ног стоял небольшой чан, в котором он перемешивал творог ошкуренной кленовой палкой с тремя отростками на конце, напоминавшей руку. Движения юноши были механическими, а мысли его давно улетели отсюда, растворились, исчезли за стеклом с прожилками от дождя.

Погода внезапно изменилась: солнечное апрельское утро превратилось в мрачную осеннюю серость, нависшую над проливом и маяком на безымянной скале. Резкий ветер гнал темные облака и ломал первые робкие цветы.

Отец юноши вошел в дом, и комната наполнилась запахом китового масла. Этот запах словно стал тенью отца и сопровождал каждое его движение. Он сделал несколько тяжелых шагов по полу – аккуратно, словно торжественно шел внутри храма, – и встал за спиной сына, который продолжал равнодушно разделять творог на части.

Отец замахнулся и ударил – внезапно и сильно, так что юноша застонал и упал. Но его отец не услышал стона, потому что был глухим.

Эйнар приложил руку к уху: больно, очень больно. На черном небе его зажмуренных глаз появились звездочки и молнии. Он услышал оглушительный рев и свист – словно в его голову влетел штормовой ветер, будто бы в ней зашумел прилив. Когда он посмотрел на отца, тот уже отвернулся и наливал воду из терракотового графина. Отец мельком взглянул на него – быстро, как дикий зверь, которому нужно убедиться, что он в безопасности. Отец хотел увериться, что сын усвоил урок и не подумает ослушаться его. Потом он сделал несколько быстрых глотков. Вода стекала с его неопрятной бороды на пожелтевшую и прохудившуюся рубашку и лилась на пол. Наконец он сел за стол и с уставшим видом принялся ждать, когда ему подадут еду.