– Ну, – протянула она. – Как сказать.
Тему джаза, как она понимала, нужно было срочно закрыть, хотя от одной этой мысли у нее заколотилось сердце.
– Неплохо – и то ладно, – сказал Джозеф и сочувственно рассмеялся.
– Да нет: джаза не было.
– Вот так раз. А что случилось?
Он встал, как положено бебиситтерам по возвращении нанимателя. Им положено спросить, удался ли ужин/фильм/спектакль/концерт, кратко отчитаться о времяпрепровождении детей, получить две-три десятифунтовые купюры – и точка.
– Не надо, пожалуйста, разыгрывать стендап-комедию.
Он, понятное дело, смешался.
– Мне сесть? Или я просто… неловко вскочил?
Она рассмеялась:
– Наверное, это так прозвучало. Не все ли равно, как вскочить?
– Уф.
– Может, вы еще посидите, что-нибудь расскажете?
– Да. Охотно.
Он вновь опустился на диван.
Она присела рядом, соблюдая дистанцию.
– Получилось так: я хотела повидаться, но идти мне было решительно некуда, вот я и попросила вас присмотреть за детьми и наговорила всякой муры про джазовых саксофонистов. У меня таких знакомых нет и в помине. Я поехала в Риджентс-парк, прогулялась, посидела с газетой в пабе – и домой.
– Так-так.
– Меня можно прервать в любой момент.
– Спасибо.
Похоже, у него не возникло желания перебивать, отчего Люси вспомнила о разнице в возрасте. Разве может столь юный собеседник задавать тон в разговоре? Так что же, ей не заговаривать с ним вовсе? По причине расстановки сил и прочего?
– Мне показалось, между нами возникли какие-то флюиды, вот я и подумала, что надо бы… даже не знаю, как объяснить…
Он не собирался подсказывать.
– Наверное, разобраться в происходящем.
– Это я виноват.
– В чем?
– Я сказал, что суперское бывает только одного вида. Это прозвучало сомнительно.
– В том-то и штука. Мне понравилось. Кажется.
– Но вы не уверены, – скорбно подхватил Джозеф.
– Только потому, что я не на сто процентов уловила смысл.
– Вначале я говорил, что суперское бывает разных видов… Я ошибся. Бывает только горячо и холодно.
– Это как раз до меня дошло.
– Ох…
– Тут сложностей не возникло. Вначале сказал «более одного вида», потом сказал «только одного вида».
– Так в чем же вы не уверены?
– Видимо, в том, почему это прозвучало сомнительно.
– Да потому, что я пытался сказать: вы – горячая. Кошмар.
Он покачал головой, тем самым подчеркнув идиотизм такой трактовки.
Они оказались на распутье. Добавить было нечего, разве что перевести разговор в неизведанную плоскость. Это напоминало партию в шахматы, но только в ее исполнении: она всегда искала ход, способный оживить игру.
– Ты очень милый. Спасибо тебе.