.
Какими бы симпатичными и красивыми ни казались мне твои любимицы спереди, я так и не смогла привыкнуть к их виду сзади. Хвосты их торчали кверху, открывая для всеобщего обозрения неровный кружок бледно-розовой кожи. Эта кожа время от времени раздвигалась, и оттуда выскакивала порция черных горошков, точно шарики жевательной резинки из автомата. Я подумывала, как бы это повесить им всем под хвостами по мешочку, чтобы исследовать вопрос о том, точно ли у каждой девочки горохи имеют особый запах и особую форму. Время от времени то одна, то другая дама останавливалась прямо посреди дороги, чуть приседала на задних ногах и напускала лужу. Я следила, как остроконечный отросточек кожи с желобком посередине определяет направление желтой струи. Потом на самом кончике оставалась висеть маленькая капелька жидкости, пахнущей теплым яблочным муссом, а иногда и липкая горошинка.
— Come on, baby[10], оставь его в покое, — орала я на Эмили, у которой, одной из немногих, хвост висел вниз, целомудренно прикрывая все интересные места. Эмили, любившая к нам ласкаться, была не только лапушкой, но и забиякой. Она налетала на всех собак, попадавших в поле ее зрения, и собаки, поскуливая, убегали от нее прочь. Вот и теперь при виде тощего кобелька, которого вел на поводке хозяин, шерсть у нее на загривке встала дыбом и она приготовилась напасть на пса. Тот, дрожа от страха, спрятался за спину человека — бледного мужчины с тонкими губами, которого я встречала здесь довольно часто и вначале принимала за женщину. При ходьбе он слегка косолапил. В этой безжизненной деревне он бросался в глаза своей необычностью, с этой шапочкой прямых, тщательно зачесанных назад волос и курчавыми бакенбардами. Собака нервно крутилась вокруг хозяйских ног, пока хозяин, обмотанный поводком и с трудом сохраняющий равновесие, отгонял от себя бодливую Эмили. При этом он несколько раз взвизгнул высоким голосом.
— Эмили, come on!
Эмили оставила собаку в покое и поскакала изящными прыжками вдогонку своим товаркам. Мы миновали последний дом и последние ящики герани. Я вздохнула с облегчением. Приложив руки ко рту рупором, я крикнула тебе:
— И за что ты так любишь этих чертовых теток?
Ты прокричал в такой же рупор:
— Они здорово реагируют на все, чего нельзя!
Конь с мускулистой шеей и мощным крупом беспокойно носился туда-сюда по лугу, потом высунул тяжелую голову из-за колючей проволоки. Он явно хотел пообщаться с нами, но когда одна из рогатых девочек, не поднимая головы, принялась объедать траву на обочине прямо под его фыркающим носом, он умчался в другой конец пастбища, так топая копытами, что земля задрожала у нас под ногами.