Следующей весной я с великим трудом вскопала участок земли за домом, недалеко от нашего кладбища. Обнесла его надежным забором и, полная радужных ожиданий, посеяла уйму овощей и кое-какие цветы. От ужаса насильственной и естественной смерти, обязательной в животном мире, я спасусь в мире растений, самом безобидном из всех миров. Я смогу гордиться собой.
— Неужели это и есть та природа, которая раньше действовала на меня так успокаивающе? — воскликнула я в отчаянии после нескольких, месяцев огородничанья. — Не понимаю, кому только могло взбрести в голову, что рай — это большой сад, я абсолютно уверена, что в раю нет ни травинки.
«Природа может быть раем, — беспощадно писала я у себя в дневнике, — лишь в том случае, если:
1) никто ничего не ест и не пьет;
2) на каждое мужское существо есть по женскому;
3) полностью отсутствуют болезни;
4) ничто не родится и ничто не умирает».
Я с ужасом размышляла над вопросом, неужели вокруг моего лесного озера вблизи родительского дома шла такая же война, как здесь у меня в огороде. Неужели везде, где земля покрыта растительностью, происходит такая же лютая подземная борьба за лучшее место для корней? Или эту борьбу можно назвать войной лишь тогда, когда в нее вмешивается человек, который хочет собирать урожай, чтобы есть, и потому решает за других, указывает, какие из растений должны победить? Наблюдая за своим садиком, я поняла, что если бы я не навязывала свою волю, то победа во всех случаях была бы за теми растениями, которые меня интересовали меньше всего, либо мы должны были бы каждый день есть один крапивный суп. Крапиву я могла собирать и так, крапива росла повсюду и без меня, ради нее не стоило прилагать усилий. Листья одуванчика, сныть — если бы мой огородик был целым миром и я, как кочевник, переезжала в нем с места на место, там и сям срывая листья на пропитание, то мне везде было бы достаточно еды, не требующей приложения труда. А так я пытаюсь вырастить нечто, что здесь само по себе не растет, пытаюсь подчинить обитателей этого кусочка земли моей собственной воле и требую помидоров, фасоли и моркови, а на них, в свою очередь, нападают неведомые мне живые существа, тоже заявляющие о своих правах. На листья моих подопечных налетали крылатые гости, к корням прокладывали путь невидимые подземные жители, а на стеблях некоторых растений появлялась тля, целыми колониями, причем на разных растениях она была разного размера и разного цвета: где толстая зеленая, где мелкая черная (очень бойкая), а где желтенькая. По мере того как колонии тли разрастались, мои овощи, высасываемые вредительскими хоботками, все более и более чахли, так что вместо словосочетания «мой садик» уже пора было говорить «мой питомник для тли». Наслаждаться цветочками душистого горошка — никчемного эстета, чувствовавшего себя превосходно, — я могла лишь в том случае, если умудрялась не замечать паразитов, обосновавшихся на его стебле.