— Тост, пожалуйста, но без грибов, — говорю я. — Я не люблю грибы.
— Конечно, — говорит дама в овечьем фартуке, записывая заказ в свой блокнот. — Никакого бекона, колбасы или грибов. Чего-нить еще будете? Я могу приготовить тебе хашбраун, если хочешь.
Я не знаю, что такое хашбраун, но не хочу в этом признаваться.
— Я не люблю хашбраун, спасибо.
— Это просто картошка, Финн, — поясняет мама. Хотел бы я теперь переиграть, но получится слишком неловко.
— А что тебе еще нравится? — спрашивает дама в овечьем фартуке. Она говорит это доброжелательным голосом, а не противным.
— Мне нравится ваш овечий фартук, — признаюсь я, стараясь быть вежливым.
— Спасибо, — отзывается она, на секунду глянув на себя, — говорят, все овцы одинаковые, но на самом деле это не так. Люди просто плохо смотрят.
Я хочу рассказать ей о клонированной овце Долли, о которой читал в научном журнале, но женщина позади нас громко кашляет.
— Ладно, — говорит мама, — значит, один специальный завтрак, и мне то же самое, но с грибами, пожалуйста.
— Ладушки, а что насчет напитков? — спрашивает дама в овечьем фартуке.
Я снова смотрю в меню. Я не люблю чай или кофе, а все остальные напитки — газированные, продаются в банках, а мне такое нельзя.
Я пожимаю плечами и стискиваю кулаки. Не хочу больше принимать решения, потому что все время ошибаюсь.
— У вас есть апельсиновый сок? — спрашивает мама.
— Только газировка, милая.
— Тогда один чай и один стакан воды, пожалуйста, — говорит мама.
Наверное, ей бы хотелось уйти в другое место, но она не собирается в этом признаваться, потому что взрослые не любят говорить, что были неправы. Я поворачиваю голову и снова смотрю на дверь. И тут замечаю наклейку с рейтингом гигиены. Я обычно смотрю на них перед тем, как зайти, потому что не люблю есть там, где нет пяти звезд, но на этот раз забыл проверить. Я подхожу к двери, пока мама достает сумочку. У заведения всего три звезды. Три означает удовлетворительно, то есть прямо совсем нехорошо. Я оглядываюсь на даму в овечьем фартуке.
Может, это не ее вина, может, ее начальник плохо моет руки, но я теперь не могу здесь есть. Мама протягивает деньги за завтрак. Она собирается заплатить, но я не хочу тут есть, и теперь грядет еще одна большая сцена, и я сгораю от стыда еще до того, как все произойдет.
Я спешу к маме и дергаю ее. Она слишком занята разговорами с дамой в овечьем фартуке.
— Я не хочу здесь есть, — признаюсь как можно тише. Мама хмуро смотрит на меня. Я маню ее наклониться ближе, не хочу говорить громко, потому что знаю — это прозвучит грубо.