— Обалденно. На экране этот парень тоже хорош, — замечает Каз. — Хотя он же из Йоркшира. А все самые лучшие люди оттудова.
— Я не оттуда. Я родился в Манчестере, папа с мамой в Чешире, а сюда мы все переехали, когда мне был год.
— Значит, ты почтил Йоркшир своим приездом, — заключает Каз.
— Ребята в школе дразнят меня за выговор.
— Какая разница, как ты говоришь. Важны слова, что вылетают из твоего рта, и то, насколько от сердца они идут, — отвечает Каз.
Удивительно — сама она немного коверкает слова и вряд ли сдала бы тест, зато в ее речах много смысла. Показываю ей еще книги, рассказываю, какой сад мечтал бы разбить однажды. А когда папа зовет нас к чаю, набираюсь смелости и выпаливаю тот вопрос, который хотел ей задать. Да, мы не должны обсуждать эту тему, но она изводит меня каждую ночь.
— Думаете, это я виноват?
Каз замирает, смотрит на меня и, судя по тому, какими грустными становятся ее глаза, понимает, о чем речь.
— Нет, милый. И никогда так не думай. Ты не виноват.
— Но если бы я не…
— Ш-ш-ш. — Она кладет руку мне на плечо и наклоняется ко мне. — Больше ни слова. Ни в чем ты не виноват. Ты самый храбрый мальчик из всех, кого я знаю.
Киваю, хотя сомневаюсь в ее правоте. Правда ли Каз так думает или просто говорит из вежливости, как все остальные?
— Той ночью вы назвали меня Терри, — вспоминаю я.
— Правда? Прости. Я тогда не очень соображала.
— Ничего страшного. Я просто рад, что вы тогда были рядом.
Иду вслед за Финном вниз, а сама все еще прокручиваю в голове его слова. Я хотела обнять его еще раз, но побоялась, что опять расплачусь и испорчу ему чай. Его вина. Как будто он хоть в чем-то виноват. Бедняжка.
У них есть столовая. Не кухня, а отдельная комната с большим деревянным обеденным столом, стульями и окном, выходящим на их сад. Сомневаюсь, что прежде бывала в доме со столовой.
Мартин накрыл на стол. Повсюду циновки и салфетки. Чертовы салфетки. Интересно, что бы сказал Терри? Когда он сможет говорить. Сейчас-то брат ничего не скажет.
Посередине стола на циновке (у них есть циновки для всего, даже настольные циновки) стоит кувшин воды со льдом и дольками лимона. Я вспоминаю свой вчерашний ужин — горшок с лапшой, которую я заварила на общей кухне внизу и съела прямо на кровати.
— Будете вино, Каз? — спрашивает Мартин. — У нас есть красное или белое.
— О нет, спасибо. Мне и этого хватит, — говорю я, указывая на воду на столе. Теперь меня мучит совесть, что надо было принести с собой бутылку — хотя я и не могла себе ее позволить.
Думала, чай — это всего лишь пара бутербродов и кусок торта. И не ожидала ничего подобного.