— Я знаю, почему ты не будешь сдавать тесты. Потому что ты девочка.
— Нет, это потому, что его мама жаловалась, а он маменькин сынок, — поправляет Тайлер, и все начинают смеяться.
Я ищу Лотти, но не вижу ее, и все становится размытым, а потом они начинают смеяться надо мной, потому что я плачу и очень громко что-то кричу, но не знаю, что именно. Подходит мисс Дай, кладет руку мне на плечо и ведет меня обратно в школу.
Мы приходим в медпункт. Это небольшая комната, которая раньше была чем-то вроде буфета, там хранится аптечка, а на полу лежат два больших кресла-мешка, и дети иногда приходят сюда, если им плохо или нужен перерыв. Когда я был маленьким, то называл ее прощальной комнатой, и мама с папой всегда смеялись. Не знаю, стали бы они теперь над этим смеяться.
Мисс Дай протягивает мне салфетку, я вытираю глаза и сжимаю бумажку в руке.
— Что случилось, Финн? — спрашивает учительница.
Она говорит вежливо, но я хочу спросить ее, не заметила ли она случаем, что мои мама и папа разводятся и ссорятся из-за меня, сам я даже не знаю, иду ли на тесты в понедельник, у меня только один друг во всем мире, а все остальные дети ненавидят меня и все время смеются надо мной. Пожалуй, ответ очевиден.
— Ничего, — говорю я.
— Почему ты сейчас ругался на других детей?
— Ругался?
— Да.
Интересно, что же я такого сказал, но, наверное, не стоит спрашивать.
— Ой, простите, мисс. Просто я очень разозлился.
— Они тебя задирали?
— Они всегда меня задирают.
— И что говорили?
— Да так, всякое.
— Что именно?
— Что я не сдам тесты, что я девочка и маменькин сынок.
Мисс Дай кажется грустной. Она преподавала у нас в четвертом классе, я ее всегда любил.
— Хочешь, поговорю с миссис Керриган или миссис Рэтклифф?
Качаю головой. Станет только хуже, а я не хочу хуже, мне надо лучше. Замечаю, как мисс Дай поглядывает на часы на стене. До конца перемены совсем немного, ей пора на урок.
— Сможешь вернуться на занятия? — спрашивает она. — Если нет, могу позвонить твоей маме.
Не надо ничего говорить маме, ей и так грустно, не хочу ее расстраивать еще больше.
— Все в порядке, — уверяю я. — Заметно, что я плакал?
Конечно, заметно. Мне стоит поплакать пять минут, и это будет видно еще пять часов. У мамы то же самое. Она говорит, всему виной бледная кожа и рыжие волосы. У папы кожа темнее, волосы каштановые, ему нашей беды не понять. Не припомню, чтобы он хоть раз выглядел заплаканным, может потому, что вообще не плачет. На моей памяти — никогда.
— Ты нормально выглядишь, — врет мисс Дай и хлопает меня по плечу.
Слышу звонок и иду в класс. Миссис Керриган улыбается мне: