Да ничего не сказал бы. Руку бы поправил, мелькнуло в голове, и вдруг нахлынувший ужас отступил от этой простой мысли. Волк не нападал, только взвыл, подзывая хозяев, и четвертую пулю она всадила ему в открывшееся горло. Он захрипел, попытался лапами достать свое горло, красные пузыри слюны выступили у него в пасти и на горле разом. А за волком уже спешили люди, и ее ошибка стала неисправимой — можно было только надеяться отвлечь кого-то от других беглецов. Аэлин развернулась и снова побежала. Перескакивая через поваленные деревья и разбросанные камни стен, она мельком подумала, что стрельба это мало, и стоило бы заниматься еще бегом. Хотя бы вокруг дома, чтобы видели только соседи… Потому что к ходьбе она была привычна, а вот на бегу дыхание стало прерываться быстро. Ей казалось, она мчится изо всех сил, но стены вокруг двигались словно еле-еле, а топот позади приближался. Там орали и "стой", и "стоять, чокнутая", и ещё что-то на харадском, на бегу не разобрать. Когда орать стали близко, она снова бросилась к стене и развернулась. Выстрелила теперь в человека в упор — получалось все легче.
Вот только завалился он вперед, а не назад, схватил ее за руки, хрипя и стараясь вырвать револьвер. Они несколько секунд боролись молча, и, понимая, что вот-вот выпустит оружие из руки, Аэлин нажала курок еще раз. Глаза фанатика остановились, зрачки сузились, и он медленно повалился набок. От удара о землю повязка слетела с головы, и стало видно обычное лицо, смуглое и горбоносое, словно только что с улиц где-нибудь в Умбаре.
Выдохнув, она схватилась за пояс с патронами. Руки тряслись. "Три балла тебе сегодня за стрельбу, не больше…" А люди в повязках уже подбегали…
Она успела вставить три патрона в барабан. Потом подбежавший размахнулся, и вдруг она поняла, что лежит в траве, а револьвера в руке уже нет. Кто-то хватает ее за плечи, встряхивает, ставит на ноги, и ещё сдергивает пояс-патронташ.
И снова это чувство усмешки извне, со стороны купола храма, что виден вдали сквозь деревья.
…Когда ее втащили в полутьму ещё одного подземелья, другого, ближе к храму, она сначала ничего не могла разобрать в темноте, только почуяла что-то живое.
Потом человек в маске поставил на стол фонарь и сказал:
— Веди себя тихо, нимри, и ее не тронут, — и она увидела Мэйтара, сидящего на полу у опорного столба. Всего в крови и в драной до лоскутов рубахе.
Пока привязывали к стулу, ей хотелось орать ему от досады — "Идиот! Почему ты не смог от них убежать!". Как-то судьба живого чуда беспокоила ее больше собственной в тот момент.