«Rendons à nos allies l’hommage qui leur est du, car l’un des element de notre victoire fut leur debàcle».[47]
В Англии весьма видный современный государственный деятель сэр [У.] Черчилль,[48] в своих блестящих мемуарах о войне, которую он близко переживал в качестве морского министра, отзывается о жертвенности и значении русского наступления следующим образом:
«В гигантских и страшных боях на полях Восточной Пруссии пал цвет русской армии. Но результаты ее вторжения были использованы в решительную минуту. Нервы германского Генерального штаба не выдержали!»
В этих признаниях наших союзников гордость Русской армии и ее утешение. Исторически со стороны Держав согласия было бы несправедливо говорить о победе французов на Марне,[49] разбившей расчеты Германии на быстрый успех, не вспомнив благодарно о жертвенности и не почтив памяти русских героев, положивших свою жизнь и проливших свою кровь на полях сражения в Восточной Пруссии. И наоборот, – в нашей печали о жертвах и неудаче Восточно-Прусского похода, закончившегося кошмарной катастрофой «30 августа», нельзя не вспомнить утешительно о Марне.
В самом деле. Тревожные известия о положении дел в Восточной Пруссии заставили немецкую главную квартиру немедленно после боев на реке Самбре начать переброску двух корпусов (Гвардейского резервного и 11-го) к одной кавалерийской дивизии (8-й), с Западного фронта на восток. Переброске этой придан был спешный характер, ибо она вызывалась стремлением вернуть обратно Восточную Пруссию и остановить начавшуюся в этой провинции панику населения. Приходилось поэтому снимать войска в зависимости от степени удобства и скорости посадки их на железную дорогу. Этим и должно объяснить, почему выбор пал на корпуса, входившие в состав правофланговых армий, несмотря на исключительную важность той задачи, которую должны были выполнить именно эти армии: сыграть роль ударного молота по левому обходному флангу французов.
Значительное ослабление названных армий естественно должно было привести к ослаблению этого удара и к необходимости сокращения его размаха. Первоначально крайним направлением войск армии генерала [А.] фон Клука[50] было направление на Амьен, куда и продвинулась в конце августа конница генерала [Г. фон] Марвица.[51] Но, достигнув в своем движении на юго-запад реки Авр, пехотные колонны 1-й немецкой армии вдруг круто повернули на юг, a затем на юго-восток, все отчетливее оставляя Париж – столицу и сердца Франции – вне зоны своего наступления.
Распоряжение об отправке двух корпусов на восток в наиболее решительные дни развертывавшейся на западе грандиозной операции немцев, в силу своей неожиданности и спешности, – могло ли оно кроме ослабления силы удара и сокращения его фронта не отразиться «психологически» на настроении германских войск и их начальников? Не тут ли следует искать зарождения того морального перелома, о котором упоминает Черчилль в своих воспоминаниях? Не тут ли свершился излом их воли к победе?.. Кто знает!.. Таковы были события, по времени предшествовавшие Марнскому сражению, которое победоносно закончилось для французов.