Часы на камине, сплошь покрытые цветами из тонкого костяного фарфора, пробили три. В холле вокруг большого плетеного ящика стояли четверо мужчин и молча чего-то ждали. Почти не двигаясь, как будто их заморозили.
– Что это у вас там за корзина? – сказала тетя Тильди. – Почти два метра в длину, а белья я что-то не вижу. И зачем, скажите на милость, вы привели аж четверых мужиков? Плетенка-то почти ничего не весит?
Темный молодой человек откинулся на спинку антикварного кресла. Ну, не всегда же корзине быть такой легкой – словно говорило его лицо. Рано или поздно в нее что-нибудь положат.
– Погодите-ка, погодите, – призадумалась тетя Тильди. – Где-то я уже видела такого рода плетеное изделие… Не так давно, пару лет назад. Так-так. Ага, вспомнила! Ну, конечно. Это было у соседнего дома. Когда скончалась миссис Дуайер…
Тетя Тильди сурово поставила на стол кофейную чашку.
– Вот вы, значит, куда клоните. А я-то думаю, и что это вы тут пытаетесь мне продать. Ну, погодите, вот приедет из колледжа моя девочка, моя Эмили, – уж она вам задаст! Я как раз написала ей на неделе. Конечно, не стала ей говорить, что я тут, вообще-то… не то чтобы цвету, как майская роза. Но намек дала – мол, давненько не приезжала, надо бы увидеться. Она в Нью-Йорке живет, Эмили. Она мне почти как дочь. Да-да, уж она-то живо с вами разберется, молодой человек. Вышвырнет вас отсюда, так что…
Темный молодой человек посмотрел на нее таким взглядом, как будто она устала.
– Не дождетесь! – отрезала тетя Тильди.
В ответ он блаженно прикрыл глаза и стал медленно раскачиваться на кресле взад-вперед. Не желаете ли расслабиться? Спокойненько полежать…
– Слава те, Гесем! Чего удумал… Да я вот этими самыми пальчиками… одних только шарфов не меньше сотни уже навязала, штук двести свитеров, а уж прихваток и вовсе не сосчитать – вот этими костлявыми ручонками! Шли бы вы, знаете ли, своей дорогой… Вот надоест мне вязать, тогда и приходите. Глядишь, и сговоримся… – Тетя Тильди решила сменить тему. – Так о чем я… Ах да, Эмили. До того, знаете ли, милое, чистое дитя… – Тетя Тильди задумчиво покивала головой. – Эмили… А волосики у ней – такие светло-желтенькие, прямо как кукурузные петушки, мягонькие такие… До сих пор вспоминаю тот день, когда умерла ее мать, двадцать лет назад, и Эмили осталась на мое попечение. Вот за это я и не терплю вас – с вашими плетенками и со всем вот этим. Что это за причина такая уважительная, чтобы людям обязательно умирать? Не люблю я этого, молодой человек, – не люблю. Как вспомню…
Тетя Тильди замолчала – боль воспоминаний кольнула ее в самое сердце. Память подбросила ей разговор с отцом двадцатипятилетней давности.