Мистер Коберман поморщился. Потом выгнулся на кровати, застонал и даже издал злобное рычание.
Сработало. Отлично. Просто шик-блеск…
Еще один звон вилки. Мистера Кобермана передернуло и затрясло, как будто ему приснился кошмар, но он не смог проснуться. Судя по его виду, вряд ли бы у него это получилось – даже если бы он очень захотел.
Дуглас вспомнил про цветное стекло. И, достав из кармана розовый осколок, посмотрел сквозь него на мистера Кобермана.
На мистере Кобермане растворилась одежда. И розовое стекло явно имело к этому какое-то отношение. А может, дело в одежде, которая надета на мистера Кобермана? Дуглас облизнул губы. Ему было видно, что у мистера Кобермана внутри!
Мистер Коберман был очень странным внутри.
Очень странным. Прямо интересным.
Дуглас уже собрался радостно отдаться его изучению, как раздался стук входной двери. Бабушка вернулась из магазина.
Надо было идти вниз – и, спрятав досаду, делать невинный вид…
Когда из холла слышалась медленная тяжелая поступь и стук массивной трости из красного дерева об стойку из бамбука, это всегда означало только одно – дедушка вернулся с работы. Каждый вечер он приходил из своей газетной редакции ровно в пять пятнадцать (раньше всех постояльцев), и в кармане его черного пальто лежало два предмета – копия его собственной газеты и розовая мятная палочка, предназначенная исключительно для того, чтобы портить Дугласу аппетит перед ужином.
Дуглас побежал обнимать большой живот, который был главной дедушкиной защитой в его долгой и непримиримой борьбе с жизненными обстоятельствами. Склонившись над своим животом, как над обрывом, и пытаясь заглянуть вниз, дедушка крикнул:
– Привет-привет!
Потом сел в большое моррисовское кресло, нацепил очки и принялся внимательно просматривать газету.
– А бабушка сегодня опять резала кур. Я смотрел, интересно, – сказал Дуглас.
Дедушка продолжал читать.
– Кур? Опять? Уже второй раз на этой неделе. Вот раскуражилась. И что, тебе нравится смотреть, как она их режет, да? Ах ты, маленькая хладнокровная бестия! Ха-ха-ха… – Дуглас почувствовал, как смех, взяв начало из недр, пробирает дедушку сквозь все его огромные старые кости – вплоть до коленной чашечки.
– Просто я любопытный, – сказал Дуглас.
– Это уж точно, – хмыкнул дедушка, поджав губы и нахмурив брови, – я помню. Когда на вокзале убили какую-то молодую леди, а тебе – хоть бы что. Подошел и преспокойно глазел на нее – прямо на всю эту кровищу и что там еще…
– А почему я не должен был на нее глазеть?
– Ну неужели тебя не тошнит от этого? – Дедушка отложил газету.