И подошел к двери ванной.
– Мари, это ты все из-за мумий? Ты их боишься?
Она промычала, что нет.
– Значит, из-за похорон.
– Угу.
– Имей в виду: если ты правда боишься, я тут же, без промедлений, соберу чемодан – да-да, дорогая.
Он подождал.
– Да нет, я не боюсь, – сказала Мари.
– Ну вот и умница, – похвалил он.
Кладбище было обнесено толстой глинобитной стеной. В каждом из четырех углов ограды застыли в порыве на своих каменных крыльях грязноватого вида купидоны. На головах у них красовались шапочки из птичьего помета, того же происхождения были амулеты на их руках и веснушки на лицах.
Двигаясь в непрерывном теплом потоке солнечного света, Джозеф и Мари поднимались на холм – будто плыли по реке, в которой нет ни дна, ни воды. За ними стелились их косые синие тени. Наконец (то и дело подпирая друг друга) они добрались до кладбищенских ворот, сдвинули выкрашенную в голубой цвет железную испанскую решетку и вошли.
Прошло всего несколько дней с празднования El Dia de Muerte, Дня Мертвых, и повсюду, словно безумные волосы, развевались ленточки, обрывки ткани и блестки – на торчащих тут и там памятниках, на резных, отполированных поцелуями распятиях и на мраморных гробницах, издали похожих на шкатулки для драгоценностей. Невысокие холмики все как один были посыпаны гравием. На некоторых застыли в ангельских позах статуи, на других возвышались огромные, в человеческий рост, каменные надгробья, щедро увешанные все теми же ангелочками. Порой плиты были такими непомерно широкими, что напоминали кровати, выставленные на просушку после ночной неожиданности. И в каждую из четырех стен кладбища, во все квадратные ниши, во все щели и пазы, были встроены гробы, облицованные мраморными плитами или гипсом. На них были выбиты имена умерших, над каждым висел дешевый, не дороже одного песо, портретик на жестяной табличке, а рядом с ним на гвоздике – какая-нибудь безделушка (видимо, та самая, которую усопший больше всего любил при жизни). Здесь были серебряные амулеты, серебряные ручки и ножки (а также фигурки людей целиком), серебряные чашки, серебряные собачки, серебряные церковные медальоны, просто – обрывки красных и голубых лент… Встречались и целые картины, писанные маслом по жести: покойник при помощи ангелов возносится на небо.
Приглядевшись к могилам, они заметили на них остатки недавней фиесты Смерти. Брызги воска, упавшие с праздничных свечей и застывшие в виде лепешек. Увядшие орхидеи, которые прилипли к молочно-белому камню, словно раздавленные красные пауки, и в которых, даже в увядших, было что-то ужасающе сексуальное. Повсюду валялись скрученные листья кактусов, прутики бамбука и тростника, мертвые плети дикого вьюна, засохшие венки из гардений и бугенвиллей… Так выглядит бальный зал после буйного веселья, когда все танцоры уже разъехались, оставив после себя покосившиеся столы, конфетти, оплывшие свечи, ленты и тайные мечты…