Вдалеке снова звонил колокол.
Он слышал его уже целую вечность. Никакого колокола не было, но он слышал, как он звонит. Теперь он звенел то ближе, то дальше, то здесь – то там. И никто, никто кроме него самого, не слышал никакого звона.
Он затряс головой. Ему хотелось закричать, чтобы заглушить этот колокольный звон.
– Все слышала?! – крикнул он миссис Эллиот.
Потом подтянул брюки, рывком затянул застежку на пряжке и прошел мимо Матери к двери.
– Да, – сказала она. – Слышала. Но даже я не смогу вызвать Сеси, если она не захочет возвращаться прямо сейчас. Разумеется, рано или поздно она вернется. Так что имей терпение. И не вздумай бежать в полицию, если…
Он оборвал ее.
– Я не могу ждать. Этот чертов шум у меня в голове продолжается уже четыре месяца! Больше я не вынесу! – Он мрачно взглянул на часы на стене. – Пора идти. Попробую поискать Сеси в городе. И если я не найду ее до шести… Ну, что такое кедровый кол, вы знаете.
Его тяжелые ботинки простучали по холлу, потом, с каждым шагом все более удаляясь, – по лестнице и вышли из дома за дверь. Когда все звуки стихли, Мать обернулась и направила на спящую пронзительный, полный боли взгляд.
– Сеси, – негромко, но настойчиво позвала она. – Сеси, вернись домой!
Но тело не отзывалось. Сколько Мать ни ждала, Сеси лежала неподвижно.
Прогулявшись по свежему воздуху через пустырь, Дядя Джонн бродил теперь по улицам Меллин-Тауна, выискивая Сеси в каждом ребенке, лизавшем фруктовый лед, и в каждой белой собачке, которая целеустремленно бежала мимо, направляясь неизвестно куда.
Город раскинулся по сторонам оврага, как нарядное кладбище – если считать памятниками дома, хранящие память об утраченных искусствах и развлечениях. Он зарос вязами, лиственницами и гималайскими кедрами и был выстелен деревянными мостками, которые каждый мог затащить на ночь к себе во двор, если его раздражал глухой стук топающих людей. Высокие дома, которые своей худобой и продуманной бледностью напоминали старых дев, поблескивали очками из цветного стекла в обрамлении редких соломенных волос из вековых птичьих гнезд. Там была аптека – со странными конструкциями из проволоки и фанеры для продажи газировки и с тем самым густым медицинским запахом, который не спутать ни с чем (потому что он бывает только в старых аптеках и нигде больше). А еще там был парикмахерский салон, перед которым вращалась красно-полосатая колонна – как гусеница, внутри стеклянной куколки. А еще – бакалейная лавка, где было почти темно, везде валялись какие-то пыльные коробки, и старая армянка пахла ржавыми монетами. Город лениво лежал под сенью хвои и густой листвы, и где-то в этом городе была Сеси. Та, что умела Путешествовать.