– А почему ты спрашиваешь?
– Это важно.
– Да. Да, это «желанный» ребенок. Он был запланирован. Мы планировали его вместе. Элис была так счастлива год назад, когда…
– Гм… Вот это уже хуже. Потому что если бы ребенок был незапланированным, это был бы довольно типичный случай – когда матери просто ненавистна сама идея материнства. Но нет, это не наш случай… – Доктор Джефферс вынул сигару изо рта, потер рукой подбородок, затем провел языком по внутренней стороне щеки. – Значит, здесь что-то другое. Может быть, всплыло нечто, глубоко погребенное в ее детстве. Ну, или это просто какое-то временное состояние сомнения и недоверия к ребенку. С такими вещами может столкнуться любая мать, тем более что Элис перенесла очень сильную боль, была на грани жизни и смерти. Если это так, время постепенно исцелит ее. Вот только… я решил все-таки рассказать тебе, Дэви. Это поможет тебе быть с ней более открытым и терпимым. Если она начнет говорить что-нибудь… гм… о том, что она жалеет, что ребенок не родился мертвым… спусти это как-нибудь на тормозах, хорошо? Ну, а если не получится, тогда собирайтесь – и сразу ко мне. Прямо втроем. Всегда рад видеть старых друзей. Вот, возьми еще одну сигару для… э-э-э… для ребенка.
Был погожий весенний денек. С бодрым гулом машина ехала по широким проспектам, между рядами деревьев. Голубое небо, цветы, теплый ветерок. Дейв много говорил, закуривал сигару, говорил еще. Элис легко и непринужденно отвечала на его вопросы и во время поездки явно начала приходить в себя. Вот только ребенка она держала как-то… недостаточно крепко и недостаточно тепло. Как-то не по-матерински. Дейв не знал, что об этом и думать. Она держала его, как держат фарфоровую статуэтку.
Он пытался быть веселым.
– Ну что, как мы его назовем? – спросил он.
Элис Лейбер смотрела, как мимо проплывают деревья в первой зелени.
– Давай пока не будем давать ему имя, – сказала она. – Лучше подождем, пока придумается что-нибудь особенное. Не дыши на него дымом.
Ему показалось, что она как-то странно все это проговорила – на одной ноте и совершенно не отделяя одну фразу от другой. И эта ее просьба про дым – в ней не было ни материнского упрека, ни заинтересованности, ни раздражения. Как будто она просто открывает рот и произносит им звуки.
Охваченный дурными предчувствиями, Дэвид выкинул в окно сигару.
– Извини, – сказал он.
Ребенок лежал на сгибе материнской руки, и по его освещенному солнцем лицу то и дело пробегали тени от деревьев. Глаза его светились, как только что распустившиеся фиалки. Крохотный розовый резиновый ротик издавал какие-то чмокающие звуки.