В холле что-то зашуршало. Что-то очень маленькое и очень осторожное.
Джефферс быстро обернулся.
– Мне пришлось делать операцию, чтобы привести тебя в этот мир. Но, похоже, теперь придется делать операцию, чтобы вывести тебя из него…
Несколько быстрых, уверенных шагов. И он поднял руку к солнечному свету.
– А ну-ка, смотри, малыш. Видишь, как блестит. Красиво, да?
Скальпель.
Мистер Спаллнер закрыл руками лицо.
Все произошло за пару секунд: его куда-то несет, он слышит свой неожиданно красивый вопль и удар машины о стену, потом ее кувыркает в воздухе, словно игрушку, снова бросает на стену, а его – вышвыривает. После этого – тишина.
И начинает сбегаться толпа. Лежа на земле, он услышал ее топот уже издалека. Услышал, как люди торопливо бегут по летней траве, по тротуарной плитке, по асфальту проезжей части, и по звуку их шагов он мог бы определить их размеры и возраст. Они пробирались даже по кирпичам разрушенной стены, на которой в ночном небе зависла его машина, продолжая крутить колесами, словно нелепая центрифуга.
Было непонятно, откуда взялась вся эта толпа. Спаллнер изо всех сил старался оставаться в сознании, но лица толпы зажали его со всех сторон, нависли над ним, словно большие блестящие листья склонившихся деревьев. Хоровод из лиц, которые двигались над ним, сменяли друг друга, давили, глазели на него сверху, натужно вглядывались, пытаясь прочесть по его лицу время его жизни и смерти. Будто это не лицо, а солнечные часы (вернее – лунные), а тень от носа – стрелка, которая ложится на щеку и указывает время. Время дышать – или время не дышать больше никогда.
Ему казалось, что кольцо этой набежавшей неизвестно откуда толпы сжалось над ним быстрей, чем рефлекторно сжимается радужная оболочка глаза.
Сирена. Голос полицейского. Куда-то несут. Кровь течет у него изо рта, его заносят в «Скорую». Кто-то спрашивает: «Он умер?», кто-то другой отвечает: «Нет, не умер», а кто-то третий говорит: «Да не умрет он, не умрет». И он увидел лица этой толпы в ночи, и по их выражениям понял, что да, не умрет. Это было странно. Он запомнил лицо мужчины – худое, бледное, как луна. Мужчина сглатывал и кусал губы, как тяжелобольной. Еще там была какая-то женщина с рыжими волосами, слишком ярким румянцем и слишком красным ртом. И конопатый мальчик. И другие – старик с морщинистой верхней губой, старуха с родинкой на подбородке… Откуда, откуда они все взялись? Из домов, машин, переулков вспугнутого аварией местного мирка? Из каких-то других переулков, отелей, из проезжавших по дороге машин? Или просто материализовались из ничего?