– А если он прогрызёт где-нибудь в стене дырку?
– До нашего возвращения не успеет.
Ещё до того, как полякам приказали покинуть фабрику, здание окружили. Как всегда, полицаи из поляков и евреев и немецкие солдаты. И несколько человек в чёрной форме: не то украинцы, не то литовцы, я не умел их различать.
Все забе́гали. Сразу же выяснилось, что не только меня прятали на фабрике в рабочее время. Были здесь и другие дети. Никто не знал, что делать. Попытаться сбежать? Достаточно было выглянуть в окно, чтобы понять, что это невозможно. Но существовали секретные проходы через проломы в стенах, из квартиры в квартиру, по крышам… Пока мы обдумывали возможность побега, чтобы добраться до нашего дома и спрятаться там, на чердаке или в бункере, снаружи раздалось несколько выстрелов. Кто-то донёс. Кто-то оповестил их о секретном проходе. По кому они сейчас стреляли? Как хорошо, что я был здесь с папой, а не остался дома в укрытии. Честно говоря, больше всего я боялся именно этого – что папу заберут, а я так и буду сидеть один-одинёшенек на чердаке или внизу, в бункере. Ну конечно, папа пообещал мне, что вернётся через пару-тройку дней, я уже говорил об этом. Но что, если он не сможет вернуться? Ведь мама в тот день тоже сказала, что вернётся…
Папа вбежал на склад.
– Селекция, – сообщил он нам.
Я знал, что означает это слово. Оно означало, что всех собирают в одном месте, например во дворе, а потом люди начинают по одному выходить через ворота. А за воротами стоят немцы-военные и хозяева фабрики – немец и поляк. И полицаи. И те, кто за воротами, смотрят на тех, кто выходит, и решают, кто останется здесь, а кого отсюда отправят… У детей и стариков не было никаких шансов остаться. Да и у молодых, кто с детьми, тоже.
Барух сразу сказал, что он никуда не пойдёт. Сказал, что спрячется, а потом ему дадут «по протекции» удостоверение и номер работника. Барух был хорошо знаком с хозяином-поляком, потому что до войны он был на фабрике начальником отдела. Вот почему теперь он работал на складе, и вот откуда у него было разрешение на работу – его «право на жизнь».
Иногда, когда я часами лежал один в укрытии, я думал о тех людях, которые могут даровать другим право на жизнь. Вот что, если бы я был таким? Тогда, скажем, право остаться в живых было бы только у тех, у кого есть небольшая щель между передними зубами. Потому что у меня такая есть. Но ведь у папы и у Баруха её нет. Значит, нужно что-то другое. Например, можно дать право на жизнь только тем, у кого голубые глаза. Но при этом я ещё могу выбрать трёх человек с карими глазами и спасти их. Я бы выбрал маму. У папы и так с цветом глаз всё в порядке. И Баруха я бы, конечно, тоже спас. И вот все кареглазые люди проходили бы передо мной, и в конце концов я бы взял третьим маленького Йоси. Потому что он самый хороший из семейства наших соседей Гринов. Хотя это ужасно глупо. Ну как я мог выбрать только Йоси? Что, я взял бы этого малыша и оставил его без семьи?.. И тогда я увеличивал количество кареглазых, которых могу спасти, до десяти человек. Так я лежал и думал, думал, пока окончательно от всех этих мыслей не расстраивался. А может, я расстраивался от того, что папа так долго не возвращался.