А Гвенни, она из тех девочек, которые все понимают? Она вернулась! Когда я читал, мимо окна метнулась тень и что-то упало посреди лужайки. Потом раздался звонок. Это Гвенни! Теперь мы здороваемся за руку. Так она возвращается два-три раза в неделю, однажды даже пришла в воскресенье, наверное, чтобы показать мне платье из белых кружев. Она нарочно кидает мячик за стену? А как же ее отпускают так часто ко мне одну? Она могла бы прийти тайком? Этого я не узнаю. Она довольствуется тем, что сидит какое-то время, смотря мне прямо в лицо, болтая своими длинными ножками и улыбаясь. Мы обмениваемся лишь несколькими фразами; когда же она уходит, ее вдруг охватывает смех, которого я не понимаю. Порою я пересекаю всю Стаффорд-роуд, только чтобы взглянуть на нее в саду у соседей, но, проходя мимо, никогда ее там не вижу. Она – Маленькая Девочка из Ниоткуда. Мы с Милу познали эту смутную, расплывчатую любовь, прятавшуюся от нас самих, любовь к маленьким иностранкам на детских балах, в залах курортных отелей.
И вот однажды она говорит:
– Я ухожу.
– Что ж, тогда до свиданья.
– Нет, я ухожу навсегда. Мы возвращаемся в Нит.
Мы едва начали узнавать друг друга, и мне хотелось еще о стольком ее расспросить.
Она встала, разгладила складки на юбке и подставила щечку. Я проводил ее до калитки.
– А что же мячик?
– Он мне надоел, он уже совсем старый. Прощай, мячик!
И она ушла, не засмеявшись.
Так она оставила меня, как оставляли другие – Мейбл из Хаммерсмита, которая каждый летний полдень гуляла с маленьким братом по солнцу и жаркой расплывчатой тени на Брод-уолк, и Лили из Фулхэма, и Руби из Челси, которых я никогда не забуду.
Как росли последние две девочки, я не видел. Когда им было четырнадцать, я все еще водил их с материнского разрешения в кинематограф и цирк. Лили была неразговорчива и лжива, а поцелуи Руби – одно из лучших воспоминаний за всю мою жизнь. Невинные, доверчивые, нежные губы касались меня, выдыхая тепло и сообщая, что маленькая девочка относится ко мне с большим уважением и очень ценит. А я этого совсем не заслуживал. Я с радостью вспоминаю, как ждал возле Гайд-парк-корнер, под окнами темной больницы, караулил, следил за приходящими омнибусами № 1 и № 15. Ждал и потом, возле расцвеченных витрин «Хэрродс», когда они обе пошли туда в отдел моды. Я не видел, как они росли; они были для меня всегда моими дорогими малышками. После долгого отсутствия я оказался на вокзале Виктория и, поскольку магазины уже закрывались, сразу направился к «Хэрродс» и ждал там в желтом свете у входа, не двигаясь, средь снующих теней.