Линда пристально посмотрела на Гарри и покачала головой. Ты меня удивляешь, Гарри.
Почему? Ты думала, я монах, давший обет безбрачия, или что?
Если честно, я вовсе об этом не думала. Но если бы думала, то мне бы и в голову не пришло, что ты такой… такой – она пожала плечами и покачала головой – даже не знаю, как это лучше сказать – Гарри смотрел на нее, словно один его взгляд мог бы все изменить, отметить только что сказанное, отменить происходящее, и, самое главное, отметить то, что Линда сейчас собиралась сказать, потому что он чуял нутром: ее слова вонзятся в него, словно острый осколок льда – наверное, я хотела сказать, что никогда не подумала бы, что ты будешь вести себя так по-детски.
Может быть, это ты ведешь себя по-детски. Может быть, это ты…
Гарри, она больше не улыбалась, она смотрела ему в глаза, смотрела так, словно видела его насквозь, не передергивай мои слова, это ничего не изменит. И я действительно не понимаю, почему ты раздуваешь такую проблему из ничего. Или твое эго настолько ранимое, что ты сразу злишься, когда тебе говорят «нет»?
Кто, черт возьми, злится? С чего бы мне злиться? Лишь потому, что ты так трясешься над своим сокровищем…
Линда продолжала смотреть на него, но теперь в ее взгляде уже не было удивления. Лишь раздражение и горькое разочарование. Хочу тебе кое-что объяснить, Гарри – Гарри внутренне сжался, ему хотелось встать и уйти, или просто исчезнуть, или все изменить, и что за хрень тут вообще происходит – хотя я не обязана ничего объяснять. Я вольна говорить «нет» или «да» кому захочу и когда захочу. Но мне хочется, чтобы ты знал… И тогда, может быть, ты кое-что для себя уяснишь… Или, может быть, я говорю это лишь потому, что меня раздражает твоя инфантильность…
Ты сама говоришь, что не обязана ничего объяснять…
Да, но я все-таки объясню. Я хочу, чтобы
ты знал: я ни над чем не трясусь и ничего не берегу, потому что беречь уже нечего (Гарри чувствовал, как жар приливает к щекам, и они наливаются краской. Он и вправду краснел. Черт! ЧЕРТ!), у меня нет никаких комплексов, никаких подавленных желаний, никаких жутких, темных и грязных секретов, которые надо скрывать, выдавая себя за девственницу (Гарри сидел, совершенно прибитый. Что за херня?! Он не мог возразить. Не мог даже пошевелиться. Не мог вообще ничего, только молча сидеть и слушать), это просто мое решение, которое я приняла для себя (если бы только она на него наорала или сделала что-то такое, что его разозлит, тогда бы он смог преодолеть эту долбаную инертность, но она не орала. Она просто смотрела ему в глаза и спокойно и твердо говорила все, что хотела сказать, даже не повышая голос), решение, которое появилось не из-за какой-то психологической травмы или кошмарных переживаний, а просто как результат осознания себя… как моя собственная внутренняя потребность. Дело совсем не в тебе, и не в ком-то еще… Дело только во мне. Знаешь, Гарри, я не какая-то девочка-хиппи, не раскрепощенная эмансипе и не разочаровавшаяся в любви самка, которая кидается на всех мужиков без разбора. Я просто взрослая женщина, и я решила, что, когда в следующий раз лягу в постель с мужчиной, это будет мой муж. Мой муж, она вновь улыбнулась, а не чей-то еще. И не будущий муж, а уже настоящий, тогдашний. Извини, Гарри, но все очень просто. У меня нет никаких мрачных, печальных историй о личных проблемах, ее улыбка сделалась еще нежнее, которые можно обдумать и подвергнуть анализу… Все действительно очень просто.