Крепко прижимая ее к себе, Макэндрю бросил взгляд на Питера — тот невольно попятился обратно в кабинет.
— Нет! — заревел генерал. — Назад! Подойдите к свету! Поднимите лицо! К свету, черт вас возьми!
Питер невольно подчинился его приказу. Он медленно добрался до стоявшей на низком столике лампы и направил поток света прямо себе в лицо.
— Все хорошо, Мэл, все хорошо.
Раскачиваясь взад-вперед, Макэндрю сидел на полу, крепко прижавшись щекой к лицу жены, и успокаивал ее. Постепенно крики стали утихать. Потом они сменились глубокими и тяжелыми всхлипываниями.
— А теперь убирайтесь отсюда ко всем чертям! — произнес генерал.
От Роквилла дорога повернула сначала на запад, потом на юг, в сторону Мэрилендской автострады, ведущей к Вашингтону. Автострада находилась чуть ли не в двадцати милях от дома Макэндрю, и добраться до нее можно было только по одной-единственной старой проселочной дороге, причудливо извивавшейся между массивными валунами и невысокими холмами, сплошь усеянными камнями. Заброшенный, отсталый край! «Ну и захолустье! — подумал Ченселор. — Далеко же забрался этот Макэндрю».
Лучи заходящего солнца падали прямо на ветровое стекло автомашины, ослепляя Питера. Он опустил солнцезащитный козырек, но проку от него было мало. Мысли Ченселора снова и снова возвращались к только что увиденной им сцене.
Почему эта несчастная женщина так кричала? В первый раз она заметила его, когда он стоял в тени. И успокоилась только после того, как он по команде Макэндрю вышел на свет. Может быть, он кого-то ей напоминал? Нет, вряд ли дело в этом. У старого дома окна небольшие, а растущие под ними деревья такие высокие и густые, что лучи вечернего солнца почти не проникают в комнаты. Скорее всего, ее испугало не лицо. Но что же тогда? Воспоминания о каких кошмарах пробудило в ее сознании его появление?
Можно презирать Лонгворта, однако надо признать, что представленные им доказательства были убедительными. Если Лонгворт сказал правду и принадлежавшие Гуверу досье где-то сохранились, то трудно найти более подходящую мишень для безжалостного шантажа, чем несчастный Макэндрю. Как любому порядочному человеку, Ченселору была отвратительна вся эта история. Он искренне возмущался тем, как подло обошлись с генералом. Но как писатель он не мог остаться равнодушным к возможностям, которые таила в себе эта история. Сама идея написать о ней книгу стала казаться вполне оправданной. Питер уже отчетливо видел будущий роман. В самом начале он расскажет о тех недавних событиях, о которых ему сообщил Дэниел Сазерленд. Он сам только что был свидетелем того, что может произойти, если пустят в ход эти злополучные досье. Ченселор почувствовал прилив энергии. Ему снова хотелось писать.