Дочери сестры добивались всё больших успехов и сдали государственные экзамены значительно лучше моих детей, которые, в общем-то, хорошо справились. Мои сыновья славные и целеустремленные; они выбрали для себя карьерные пути – один в инженерном деле, а другой в программировании, – и пока они готовились окончить школу и войти во взрослую жизнь, я не сомневалась, что они станут ответственными гражданами. Другими словами, мы с мужем выполнили свой долг, и тогда я начала задумываться о том, чтобы наконец воплотить в жизнь те феминистские принципы, которые я широко распространяла. Правда в том, что меня уже давно интересовало, что лежит за пределами ограниченного мира моего брака и какие свободы и удовольствия ожидают меня за его чертой; мне казалось, что я достойно вела себя по отношению к своей семье и своему окружению и что настал момент, когда я могу, так сказать, уйти в отставку, не вызывая у других злости или обиды, и сбежать под покровом ночи. И часть меня верила в то, что за все эти годы самоконтроля и самопожертвования мне положено вознаграждение, но другая часть просто хотела раз и навсегда выиграть игру, показать другой женщине, такой как моя сестра, что можно обрести свободу и познать себя, не разрушая при этом весь мир у всех на глазах.
Я представляла, что путешествую, – сказала она, – в Индию и Таиланд, одна, с рюкзаком за спиной, и передвигаюсь стремительно и легко, сбросив груз всех этих многолетних обязательств; я представляла закаты, реки, вершины гор, виднеющиеся в тихие вечера. Я представляла своего мужа в нашем доме у канала, с нашими сыновьями, с его друзьями, за его любимыми занятиями, и мне казалось, что и он, может быть, испытал бы облегчение, – сказала она, – потому что за двадцать с лишним лет брака наши мужские и женские качества притупились друг о друга. Мы жили вместе, как овцы, пасущиеся бок о бок, прижимаясь друг к другу во сне, привыкнув и ни о чем не задумываясь. Я понимала, что есть другие мужчины, – сказала она, – и действительно, в моих снах долгое время появлялись неизвестные мужчины, хотя всё остальное было знакомым – люди, ситуации и тревоги. Но мужчины всегда были незнакомцами, ничем не похожими на тех, которых я знала или встречала в жизни, и всё же они приветствовали меня, и я, видя их особенную нежность и влечение ко мне, отвечала им тем же, узнавая в их лицах то, что когда-то знала, но забыла или так и не нашла и о чем вспомнила только сейчас, во сне. Конечно, я никому не могла рассказать об этих снах, от которых просыпалась с чувством невыносимого, острого счастья, быстро остывавшего в утреннем свете комнаты и сменявшегося разочарованием. Я всегда нетерпимо относилась к людям, которые рассказывают о своих снах, – сказала она, – но испытывала сильное желание рассказать кому-нибудь о своих. При этом единственным человеком, которому я могла бы это рассказать, – сказала она, – был сам мужчина из сна.