Слушатели Софии испытывали всё большую неловкость: они ерзали на стульях и смущенно обводили глазами зал – все, кроме Луиша, который сидел не двигаясь и неотрывно смотрел на нее с невозмутимым выражением лица.
– В глубине души, – сказала она, – я чувствовала, что этим отношениям не хватало подлинности моих отношений с бывшим мужем, и в попытках объяснить это чувство я всегда придиралась к мужчинам: один не говорил на иностранных языках так, как мой муж; другой не умел готовить; третий был неспортивным. Это было почти как соревнование, и если эти мужчины оказывались хоть в чем-то хуже моего мужа, то он выигрывал, и я объясняла себе это придирчивое отношение просто следствием моего страха перед ним. Мой муж был близок к тому, чтобы убить меня, – сказала она, – даже не прикасаясь ко мне, и в тот момент я поняла, что именно мое желание быть убитой позволило ему зайти так далеко и что именно моя вера в того или другого мужчину позволяла этому мужчине причинять мне удовольствие или боль. Но, слыша, как поворачивается в двери ключ, я вдруг подумала, что тем, кто вот-вот зайдет в квартиру, может быть мой муж, и это наконец не будет иметь никакого значения, потому что женщины, которую он знал, – женщины, которая верила в созданный им образ, – больше не было.
Вы говорите, – сказала она Луишу, – что отказываетесь продолжать рассказывать свою историю; возможно, вы делаете это по сходным причинам, потому что не верите в героев или в самого себя как в героя, а возможно, потому, что историям, чтобы они получились, необходима жестокость, а вы отказываетесь иметь с ней дело. Но когда мой сын заговорил про эти фотографии, я поняла, что каким-то образом, незаметно для меня, он снял с меня бремя восприятия, которое, на мой взгляд, было неотделимо от бремени жизни и рассказывания истории. В тот момент он показал мне, что они на самом деле не связаны, и это так на меня подействовало, что я ощутила невероятное чувство свободы, одновременно с этим подозревая, что, когда я сброшу это бремя, мне будет незачем жить. Вам нужно жить, – сказала она Луишу, умоляюще протягивая руку к нему через стол, и он с неохотой коротко пожал ее и убрал свою ладонь. – Никто не может забрать у вас эту обязанность.
Один из организаторов подошел к столу и сказал, что автобус готов отвезти нас обратно в отель. Выйдя на улицу и проходя мимо бетонной парковки, разрисованной граффити, где уже не было мальчика с флейтой, уэльский писатель отметил, что атмосфера в ресторане была напряженной.
– Интересно, не заигрывала ли София с Луишем, – сказал он тихим голосом, посматривая по сторонам, где за осыпающимися краями разрушенных стен виднелись темные пустоты, а ветер раскачивал растущие вдоль дороги сорняки. – Вообще-то, – сказал он, – из них получилась бы хорошая пара.