В тот же день под вечер мы погрузились, и эшелон сразу отошел от опустевшей платформы станции Сходня.
В холодной теплушке на ящиках с винтовками и патронами мы гадали, куда едем. Непонятно было, почему нас из-под Москвы перебрасывают на другой фронт. Много возникало всяких вопросов, но ответов на них никто бы не дал. Из вагонов нам не видно было то, что видели на огромных картах в Генеральном штабе.
Эшелон всю ночь медленно, с частыми остановками тащился по белым просторам. Днем проехали недавно освобожденный город Калинин. На небольшой станции, где была краткая остановка, по эшелону вдруг ударили пулеметы с немецких самолетов. Слышно было, как пули стучали по крышам вагонов.
— Похоже на град, — сказал никогда не унывавший сержант Афанасьев. — Если на этом все кончится, куда ни шло… А начнет бомбить, придется вылезать из салон-вагона. Не хотелось бы, конечно, пачкать новый полушубок о шпалы, но ничего не поделаешь…
Вылезать не пришлось. Заскрипели сцены, провернулись на рельсах колеса, эшелон медленно покатился на северо-запад.
Афанасьев под стук колес весело затянул частушки.
Только теперь мы узнали, что он пел когда-то в детском хоре, а потом выступал в заводском клубе с частушками под тульскую гармошку. Скоро мы убедились и в том, что он неистощим в своем репертуаре. Слушали его даже неулыбчивые Кравчук и Чулков. Получалось что-то вроде концерта на колесах. Афанасьев лежал в своем белоснежном полушубке под самой крышей вагона на ящиках и оттуда заливался соловьем:
Сеял репу — не взошла,
Сватал девку — не пошла,
Пересею — так взойдет,
Пересватаю — пойдет.
Мы с Петром лежали рядом с ним. Остальные внизу, у холодной печки, представляли публику.
После каждой частушки лицо Кравчука кривилось в едва заметной улыбке, а Чулков крепился.
Поезд к станции подходит
Да свисточек подает,
К милке раненый выходит,
Леву руку подает.
— Хватит, концерт окончен, — объявил Кравчук после этой частушки. — Оставь на следующий раз.
На этом выступление Афанасьева закончилось.
Проехали Бологое. Все вокруг было разбито и разворочено на этой станции непрерывными бомбежками. Снежные метели не успевали заметать чернеющие воронки.
Выгружались на станции Окуловка. Эшелон с батальонами прибыл сюда раньше нас. Они сразу ушли и теперь были уже где-то далеко на марше. Мы спешно нагрузили две машины боеприпасами и оружием. С ними уехали Кравчук, Чулков и другие.
* * *
Прошла уже неделя, как ушел наш полк с железнодорожной станции. Нас вдвоем оставили в глухой, затерянной в лесах деревушке охранять оставленные здесь боеприпасы. Постепенно мы разобрались с помощью старожилов в нашем местонахождении и приблизительно подсчитали расстояние до фронта. Выходило не меньше сотни километров. Временами мне казалось, что о нас совершенно забыли и нам придется просидеть в этой деревне до конца войны. Продовольствие у нас кончалось. Ближайшая к нам точка полка, на которой было оставлено много разного полкового имущества, находилась километрах в пятидесяти, ближе к фронту. Охрана там тоже состояла из двух человек. Как и мы, они ждали транспорт.