Доклады, а затем лекции отца Георгия в Консерватории никогда не были академическими сообщениями, в них всегда пульсировала живая мысль. Его высказывания были нетрадиционными, острыми, что подчас порождало вопросы, на которые он всегда с готовностью отвечал, внимательно выслушивая мнение коллег. Пожалуй, эти диалоги были не менее интересными, чем выступления.
Приведу пример. В докладе «Феноменология страха» он говорил о разных типах страха – и, в частности, об экзистенциальном страхе: «Это страх перед темнотой, страх перед смертью», страх, который парализует, но и завораживает, притягивает. «В особенности это тот экзистенциальный страх, который выплескивается у Чайковского в “Манфреде” и Шестой симфонии, у Шостаковича – в Четырнадцатой симфонии»[507].
Отвечая на вопросы, заданные после доклада, отец Георгий подробнее рассматривает вопрос о восприятии подобных произведений, говоря об «эстетическом шоке». «В психиатрии есть такой термин – “метафизическая интоксикация”. Скажем, Ясперс в качестве примера тех, кто пережил метафизическую интоксикацию, приводит Ван Гога. И еще где-то мне встречались описания, построенные на собственных текстах Жерара де Нерваля – описания опять-таки метафизической интоксикации. Человек переживает огромный ужас, начинает творить на совершенно другом уровне и создает потрясающие тексты. Я думаю, что быть может “Манфред”, Шестая симфония, “Франческа да Римини” Чайковского – это тоже результат такой метафизической интоксикации». И далее – о своих впечатлениях: «В сентябре этого [2005] года мне пришлось послушать после большого перерыва Шестую симфонию Чайковского, и я, конечно, очень много пережил – именно в плане того, что это метафизическая интоксикация плюс катарсис». И добавил с присущей ему непосредственностью, чуть смущенно: «Я с трудом выдержал, честно говоря»[508]. Продолжая развивать эту мысль в процессе дискуссии, отец Георгий заметил: «Когда переживание страха доводится до достаточно высокого уровня с точки зрения эстетической, вот тогда наступает катарсис, и тогда от этого страха освобождаешься. Я думаю, что “Франческа да Римини”, “Манфред” или Шестая симфония написаны именно с этой сверхзадачей – пережить катарсис»[509]. Метафизическая интоксикация плюс катарсис – точнее не скажешь!
А после первого доклада («Немая музыка псалмов») разгорелась острая дискуссия – настоящая баталия! Некто начал задавать демагогические вопросы: «Вы действительно не верите, что эти псалмы принадлежат Давиду?» Отец Георгий объяснил очевидную истину: «Псалмы восходят как жанр к образу царя Давида, но, конечно, с историческим Давидом имеют очень мало общего». Тогда последовал вопрос: «Вы не верите в существование Давида?» Далее оппонент отца Георгия обвинил его в том, что его точка зрения светская, не каноническая. Отец Георгий сначала спокойно отвечал на вопросы слушателя, но постепенно «заводился» и, наконец, взорвался: «Это точка зрения всякого грамотного богослова. Понимаете, у нас почему-то, когда дело заходит о материях, связанных с Господом Богом, сразу всплывает слово “канонический”. Вообще “канонический” – это относящийся к какому-то правилу, в основном. Я знаю только “каноническое право”, то есть то, чту можно, согласно церковному праву, делать, а чего нельзя. Больше ничего. Есть еще каноны, которые писал Иоанн Дамаскин. А вообще ни в коем случае нельзя оперировать словом “канонический”, не зная, что оно значит».