Я заметил, что вера в Столицу, как сосредоточение всех чудес, возрастает с увеличением расстояния от нее. Недаром говорят: чем дальше в лес, тем больше дров. И если жители Подмосковья и сопредельных областей смотрели на нее, чисто прагматично, как на большой магазин, где можно было «в принципе» достать все. То жители отдаленных мест относились к Москве с откровенно детской наивностью и юношеской восторженностью, как к месту где сбываются сокровенные мечты и несбыточные фантазии. Вроде сказочного Китеж-града, где всегда светит солнце, жизнь не в тягость, а смерть — не в муку.
Я удивлялся — откуда у нашего народа такая тяга к сказкам?
Очень просто. Наша северная природа тому причина. Ведь, в климате центра России (Тверская, Московская, Ярославская, Владимирская области), человек более полугода начисто лишен возможности какой-либо активной деятельности. Холод, снег, короткий световой день, распутица, дожди не дают возможности далеко отойти от жилища, заставляют забиваться в теплые укрытия и ожидать хорошую погоду. Сумрачный недолгий световой день и почти полное отсутствие искусственного освещения заставляли работать практически вслепую — сучить пряжу, починять одежду и готовить инструменты к весне. Такая деятельность ненамного отличается от зимней спячке того же самого медведя. Тоска…
К тому же русские были сильно ограничены в перемещении, а следовательно — неимоверно обособлены. Весной и осенью пути не было, ни пешему, ни конному. Зимою путь становился, но только после сильных снегопадов, которые сглаживали напичканную колдобинами дорогу. На попробуйте пройти или проехать на санях по морозу — далеко не уедешь! Лето высушивало дороги, тем самым прибавляя ям и колдобин. Да и какое оно короткое, наше северное лето!
Закрепощение крестьян усугубило ограниченность, превратив села в, собственно говоря, тюрьмы, население которых могло по несколько лет общаться исключительно друг с другом.
А любопытство? Любопытство-то в людях извести не могли. Вот и реализовывалось оно в виде выдумок, сказок и мечтаний. Очень хотелось знать людям — что там, за лесом-полем, окружающим их деревню. Как и кто там живет? Что там растет? А поскольку сами они жили плохо, можно без преувеличения сказать — гадко, то мечтали соответственно о Счастье. О Счастливом месте, где молочные реки и кисельные берега.
Пока их кругозор был не широк, в этой роли выступал Город. Город, который они никогда не видели, да и нет много о нем слышали. Эта недосказанность привносила безудержную фантазию. Потом, когда узнали, что городов-то много, а счастья там совсем мало — Счастливое место откочевало подальше в Столицу. А в двадцатом веке, когда искатели счастья, не нашли его и в Столице, ее сменила Заграница. Пройдет еще какое-то время и в этой ипостаси выступит какой-нибудь Марс или Юпитер, а может быть и более далекая планета. Воистину — хорошо там, где нас нет!