Взяв в обе руки по стаканчику мороженого я повернулся и двинулся к табуреткам, на которых мы только что сидели, но они оказались заняты! На них развалились какие-то два школяра достаточно хлипкого телосложения. Один из них, заметив меня, сразу же куда-то слинял. А второй, основательно оторопев, продолжал сидеть глуповато поглядывая в нашу сторону. Мне ничего не оставалось как сказать ему: «У-у-у…», намекая юнцу на то, что старшим принято уступать место.
И он намек понял правильно… вскочил с табуретки… пригнулся как половой в трактире… по-холуйски, рукавом рубашки, быстро протер сидение табуретки… и промямлил: «Садитесь, тетенька!»
О! Боже! Вечер был испорчен окончательно.
Под Марксом и под Энгельсом…
Под Марксом и под Энгельсом…
Я уже неоднократно отмечал, что имена личные, а также имена собственные, да и просто слова, становясь топонимами, полностью теряют для нас, простых людей, свой первоначальный смысл. Они превращаются в коды, обозначающие только положение объекта в пространстве и никакого иного смысла уже не несут53. Равно, как телефонные номера или географические координаты. Произнося топоним, мы совершенно не задумываемся о том какой смысл несло слово, из которого он был образован54. И, вследствие этого, иной раз, возникают очень комичные ситуации.
Жаркий августовский день в Саратове. Дело идет к вечеру — уже где-то около шести и многие возвращаются с работы домой. Мы едем в троллейбусе по проспекту Ленина (сейчас переименованному в Московскую улицу) от Волги в гору. Троллейбус на подъем не торопится, в нем духота и вонь от более полусотни разогретых, усталых, потных тел.
Скучно и тошно… Чтобы отвлечься начинаю смотреть по сторонам и прислушиваться к разговорам. Немного впереди себя замечаю двух, не столько полных, сколь обрюзгших, женщин в плотных сарафанах «веселенького» советского ситчика, обнажающих только шеи и руки. Женщинам в районе сорока — еще не старые, но усталые и заезженные, как крестьянские лошади. Явно из малообеспеченных семей, в которых, чтобы свести концы с концами, отказывали себе в любой сторонней услуге. Сами, и шили, и стирали, и готовили, убирались в квартире, вязали, воспитывали детей, копили на новый телевизор, сумки таскали, в очередях стояли, на работу ходили, а некоторые еще и пьяных мужей таскали, короче — вели простую трудовую жизнь. Отчего часто болели и всегда выглядели гораздо старше своих лет. У обоих в каждой руке по тяжеленной сумке55, отчего они сильно потеют и, соответственно, тяжело дышат. Но, несмотря на это, видимо тоже чтобы отвлечься, пытаются разговаривать друг с другом. Ну и говорят, конечно, о своем, о наболевшем — о врачах, больницах и болезнях. Причем их голоса звучат, то громче, то тише, оттого, что в какие-то моменты они просто задыхаются.