Реальные трехрублевые купюры несли на себе отпечатки пребывания у обитателей дна общества. Засаленные, обтрепанные по краям, надорванные, склеенные, мятые, со следами множественных перегибов и пятен, они являлись наглядным воплощением поговорки «каковы сами — таковы и сани» и выглядели намного гаже, чем более расхожие рублевые купюры.
«Три рубля» в отношении женщины было еще более унизительно, поскольку обозначало дешевую, опустившуюся, проститутку, работающую только за выпивку, что выразилось в ныне забытых поговорках: «Нинка — три рубля убытка» и «Три рубля и я — твоя».
После жаркого саратовского дня, вечер принес долгожданную, хотя и незначительную, прохладу. Мы сидели на балконе и со скуки смотрели на проходящие мимо трамваи. Дневная жара окончательно расплавила, и мозги, и тело. Идей, чем заняться, не было никаких, как вдруг, Иринка предложила поехать к Детскому миру — там вечером в кафе была дискотека, где собирался молодняк поплясать, да девок потискать. Ее младшая сестра туда регулярно заявлялась, а мы — старики (26 лет против 18) там ни разу не были.
Идея была хорошая — там кофе, мороженое (хотя в то голодное время только «белковое мороженое»49) можно было купить50, коктейли из газировки и соков51, что само по себе не так уж и плохо. Собрались и — поехали, благо третий трамвай, конечная которого располагалась под нашими окнами, шел как раз до «Крытого рынка», слева от которого находился «Детский мир».
Несмотря на относительную близость центра города и на то, что третий трамвай официально считался скоростным (!)52, добрались мы к «Детскому миру», только минут через сорок, когда уже окончательно стемнело и стало совсем прохладно. Прохладу, правда, надо понимать не по-московски, а по-саратовски — это двадцать пять-двадцать семь градусов. Как раз для того чтобы потанцевать — и не холодно и не жарко. По-моему, вся эта танцевалка была на втором этаже. Помнится полутемный зал, то ли веранда, с цветными лампочками, громкой музыкой и толпой каких-то недомерков в возрасте от восьмого класса до второго курса института.
Мы малость попрыгали под модную в тот год музыку стиля «брейк» и быстро устали (тут сказался не столько возраст, сколько душная атмосфера летнего вечера и скопления народа). Иринка захотела присесть и чего-нибудь попить. Неподалеку от барной стойки, вдоль стены, была целая линейка табуреток-кнопок, где виднелось несколько свободных мест. Мы присели… отдышались… и через пару минут Ирина попросила меня принести какого-либо сока. Я направился к бару, но у самой стойки Иринка догнала меня — как настоящая женщина, у которой семь пятниц на неделе, она, пока я шел к стойке, вдруг осознала, что ей хочется не сока, а мороженого. Кричать мне в такой обстановке было бесполезно — музыка заглушала все голоса, поэтому она побежала за мною, чтобы сообщить свое новое желание.