Эпилог
В Москве на площади Дзержинского установили монумент «Памяти жертвам Гулага», но про женщин… про женщин, как всегда в России, забыли. Памятник «Женщинам, вынесшим (или лучше — вытерпевшим) ужасы жизни в СССР» надо поставить обязательно и разместить в цоколе на всеобщее обозрение, и одежду, и белье в котором ходили наши женщины, и латаные-перелатанные сапоги, и заклеенные клеем БФ колготки, и тазы, в которых они стирали белье, и хозяйственное мыло, растворяющее даже стекло, которым они вынуждены были мыть голову, и тушь для ресниц, сделанную из солдатской сапожной ваксы и многое-многое другое, о чем мы уже, слава Богу, забыли и, надеюсь, что уже никогда и не вспомним.
Ирина, несмотря на то, что родилась в сельской местности, плоховато знала не только сельское хозяйство, но и, вообще, все, что связано с ним, особенно терминологию. Еще такие, распространенные, слова, как комбикорм и навоз, были ей известны, но дальше ее познания, а, главное, интересы заканчивались. Поэтому употребление ею подобных слов происходило по пословице: «слышал звон, да не знает где он».
И, вот однажды, это незнание сыграло с ней очень злую шутку.
Иринина бабушка по материнской линии часто говорила: «здоров, как мерин», подразумевая под этим чисто физическую силу, да и употребляя это, по большей части к неодушевленным предметам, вроде тракторов. И в этом была совершенно права, ибо кастрированный конь, экономя силы на производстве жеребят, направляет их на свои тягловые способности, становясь незаменимым в кавалерии и сельском хозяйстве, где его еще называют «вкусный трактор». Ирина, к сожалению, не представляла, что такое «мерин» и чем он отличается от коня или жеребца. В ее сознании отложилось, что мерин это крепкий, физически выносливый конь, который на самом деле называется «битюг», по имени реки в воронежской области на берегах которой его разводили.
Анекдотично, но Ирина знала, что такое «жеребец», поскольку неоднократно слышала от старших это слово в отношении гулящего, меняющего женщин, мужчины. Из чего я делаю вывод, что в Турках слабых в половом отношении мужчин не было, поэтому слово «мерин» в своем переносном значении не использовалось, и, соответственно, Ирина не могла догадаться о его истинном значении.
Прошло много лет, Ирина уехала в Саратов, поступила в институт, начисто порвав со своими крестьянскими корнями, но, что-то в ее памяти сохранилось, в том числе, и этот злосчастный «мерин».
Когда мы познакомились, то ее, как она сама подчеркнула, привлекла во мне, прежде всего, физическая сила. «Силен, как мерин» — подумала она, но при мне, москвиче, употреблять «деревенское» словцо не решилась. А зря! Тогда бы ей не пришлось бы краснеть через несколько месяцев перед лицом многих, многих людей.