Непонятно — либо куртка и брюки были сшиты из разных материалов, либо покрашены разными красками, а может просто — совковая халтура. Пусть в СССРе и было принято считать соцстрановские товары заграничными и чуть ли — не европейскоподобными, но там были такие же порядки, что и у нас (если не хуже), поэтому их качество в подметки не годилось, ни французскому, ни итальянскому, ни тем более качеству товаров ФРГ.
Так и пришлось в дальнейшем мне носить этот костюм по-отдельности. Как не старался я надеть брюки с курткой вместе — было видно, что некомплектные вещи — и все тут! Хотя получалось порою очень стильно — белый верх и темный низ или наоборот темный верх, белый низ.
Рукава у куртки я просто подзасучил, чтобы никто не смог заметить, что они короче моих рук, а чтобы они не дай бог не развернулись, Иринка просто подшила их. Но вот сделать манжеты на брюках никак не получалось — не было подходящего материала. Тогда пришлось брюки снова замочить и сушить «врастяжку» — то есть привесив к каждой штанине по паре кирпичей с соседней стройки. После чего они удлинились настолько, чтобы не выглядеть смешно, учитывая их «пляжное» предназначение, хотя прежнюю длину так и не восстановили. Но вот казус (хотя он мне был только на руку) — обычно, если вещь вытягиваешь, она становится уже. Эти фантастические брюки таким свойством не обладали. Я боялся, что после вытягивания не залезу в них — ни чего подобного — уже не стали! Что за материал был такой?
К чести болгарских бракоделов, замечу — служил этот костюм безобразно долго — лет восемь. Мне он уже осточертел, да я, и располнел, и раздался в плечах, но материал упорно сохранял свою свежесть и выглядел так, как будто бы я его только что купил.
Расставшись с Ириной, я надевал его нечасто, но хранил, как память о тех счастливых днях. И вот однажды, спускаясь по лесенке в свою типографию, которая помещалась в подвале жилого дома, я как-то ненароком зацепился за какой-то гвоздь, торчавший из деревянной двери. Хотя могу поклясться, что день назад этого гвоздяи в помине не было! Разодрал, и ногу, и штаны, обагрив их, в довершение, своей кровью.
Я почувствовал, что это сигнал… сигнал о том, что возврат к прошлому невозможен. Жизнь разделилась на два этапа — «До» и «После». Прошлое рушится на моих глазах, задержавшись только в моей памяти, пока и та не рассыплется в могильный прах.
Выбросив брюки, я достал из шкафа куртку. «Надо же» — промелькнуло в голове — «а куртка до сих пор такая крепкая, почти что как новая. Ей, по-моему, ничего не будет! Хрен порвешь!» И с этими словами я взял и дернул ее за рукава в разные стороны. Послышался треск или вернее — хруст и на середине спинки появилась огромная рваная (хотел сказать рана) — дырища.