Мы надеялись понапрасну. Мимо нас проехало два-три автобуса набитых народом до такой степени, что они еле-еле поднимались в гору с недозакрытыми дверьми, через которые виднелся плотный ряд людских спин. Больше никаких автомобилей не проезжало.
Несмотря на то, что дождь давно закончился, из каждой подворотни, из-под каждого дома, вытекали небольшие ручейки, сливавшиеся на мостовой в один большой поток, стремившийся вниз — к Волге. Мы шли без разбора, шлепая по лужам, поскольку и так уже были мокрые. Но, чем дальше мы уходили от реки, тем нам становилось теплее, может быть разогрелись от подъема, но наверное все же у воды холоднее.
Стало заметно, что городу нанесен значительный ущерб. Непогода длилась от силы минут двадцать, а сколько всего наломала! То здесь, то там, виднелись осколки разбитых стекол, сорванные с крыш железные листы, валялись кирпичи с размытых дождем и разрушенных ветром карнизов и еще всякий разный мелкий мусор. Было несколько телевизионных антенн, сдутых на проезжую часть. Особо не повезло тем, кто, уйдя на работу, оставил в доме открытые окна. Мало того, что им побило стекла, сорвало шторы, сдуло цветочные горшки, так еще и залило комнату водой, которая в старых домах, сквозь трухлявые перекрытия, водопадом лилась на нижние этажи. Было сорвано даже несколько старинных деревянных дверей, которые, видимо, уже давно перекосились и много лет не закрывались. Ветер их трепал-трепал, да и оторвал. На этом участке Московской улицы мало деревьев, поэтому мы видели только сломанные ветки.
Стали попадаться встречные-поперечные, бредущие с видом умирающего котика. Еще бы — они выходили на работу летом, в тридцатитрехградусную жару, а возвращались домой осенью — при пятнадцати градусах. Провинциальным мужчинам было легче — они в любую жару, в те годы, ходили в рубашках, брюках и пинджаках (по иному это творение советской швейной промышленности я назвать не то, что не могу, а просто не имею права). Зато женщинам досталось по полной! С синими губами и плечами, покрытыми гусиной кожей, в кофточках, еле прикрывающих грудь и открывающих спину, пусть даже в длинных, но очень тонкой материи, юбках, они, сжавшись в комок, стучали зубами и шли, как зомби — ни на что и ни на кого не обращая никакого внимания. Я, по одежде, не намного отличался от женщин — в легких шортах и маечке-борцовке, мерз несказанно. Так, что от движения у меня стонали мышцы на ногах и руках.
Мы уже хотели свернуть на Радищева, как Ирина увидела свою сокурсницу, работающую неподалеку. Та гордо шествовала, завернувшись в плотную шерстяную кофту — по-моему единственная во всем городе. Это нас поразило! Ирина поинтересовалась — как ей это удалось? А та объяснила, что эта кофта висит у нее на работе весь год. Здание старое, помещение громадное, окна перекошены, отовсюду дует. И кофту она, порою, надевает даже летом, когда на улице совсем не жарко. А вот сегодня, впервые, пригодилась и на улице! Она отсоветовала нам идти к Крытому Рынку, поскольку трамваи все равно не ходят. В городе, как она объяснила, вообще не ходят ни трамваи, ни троллейбусы. Повалило много деревьев — все провода оборваны. Да и с автобусами проблема — не везде могут проехать. Где горы из веток, где лужи, подобные морю…71