Приближался термометр, вот уже здание завода… на термометре +38! Ох! Вот, в натуре, говорят — у страха глаза велики! Не посмотри я на термометр — может быть спокойно поехал бы дальше, тем паче, что проспекте Кирова, нас ждали прилавки с белковым мороженым. Но…! +38! И я — сдрейфил!
Захотелось в прохладу, в тень, к холодильнику с любимым «Снежком»77. Ирина не протестовала, поскольку ей тоже в такую жару тащиться через весь город, и уж тем более, через мост, совершенно не хотелось. Мы пересели на встречный трамвай и направились к дому. Но вышел я у «108 школы» (наверное там) — помню, что на углу был книжный магазин — захотелось, чтобы день не пропал даром, книжки посмотреть78, да и в прохладе теневой постоять.
На асфальтовой площадке перед книжным магазином чья-то добрая рука насыпала хлебных крошек, на которые слетелся десяток-другой голубей. Они весело их клевали, как вдруг один из них, клюнув носом мостовую, завалился набок из его раскрытого клювика потекла кровь. Хм-м-м-м-м… Недобрая картина!
Не прошло и минуты, как второй голубок аналогичным образом завалился набок… Стало не по себе! Несмотря на раскаленный воздух по спине пробежал холодок.
— Жарковато сегодня… дохнут… сорок наверное — прозвучало откуда-то, да так, что я сразу и не понял откуда. — Жарковато…
Я повертел головой по сторонам и углядел старичка, сидящего на металлической трубе, которая и по сей день повсеместно изображает заборы в наших городах, среди кустов слева от входа в магазин. Колоритный был старичок… Грязненький, но не грязный, старенький, но не старый, сгорбленный, но не горбатый…И не смотря на исключительно теплый день одетый в какой-то сильно поношенный костюмчик, который иначе, как «похоронным» не назовешь. Мерзость, одним словом. Глянул я на него и передернулся от пронзительных маленьких черных глаз, смотревших на меня так, как будто бы он смотрел через меня насквозь.
Не знаю почему, но мне внезапно захотелось пообщаться с ним, подойти к нему, причем с такой силой, что я даже как будто и сделал шаг, но неизвестно откуда ворвавшаяся в мою голову мысль: «Так это же смерть моя!» — ошарашила, остановила и заставила ретироваться. Я что-то промямлил Ирине, что в магазине будет еще душнее и, давай, пойдем домой. Ирина, безропотно подчинилась и мы пошли. До остановки было рукой подать, но я не торопился, поскольку боялся, что подойдя к ней мне придется обернуться и снова увидеть старичка. Я сделал все возможное, чтобы не оборачиваться.
Трамвай, слава богу, не пришлось ждать. Садясь на заднюю площадку я упорно отводил глаза от огромного трамвайного окна, но, когда трамвай тронулся, меня пронзил какой-то импульс — глянуть, глянуть… Я сжал зубы до боли и сдержался.