В понедельник я пришла на работу пораньше и начала нарезать круги вокруг больничного морга. Я решила использовать в целях моего частного расследования трепетную любовь нашего больничного патологоанатома Софьи Матвеевны к братьям нашим меньшим. В морге я собиралась попросить немного формалина для бальзамирования внезапно умершего любимца-хомячка, которого я непременно хотела похоронить на собственной даче. Хомяка у меня никогда не было, но Софья Матвеевна об этом знать не могла. Софья, несомненно, была нестандартной женщиной, она отличалась от большинства своих коллег, прежде всего, своей потрясающей добротой, детским оптимизмом и ласковым обращением «деточка» ко всем своим собеседникам вне зависимости от пола и возраста.
Остается только догадываться, почему холеная красивая еврейка много лет назад, из всех возможных вариантов трудоустройства выбрала такую неприятную, с моей точки зрения, работу, но надо отметить, что владела она ей в совершенстве. Даже в трудных и запутанных случаях Софья Матвеевна всегда определяла истинную причину смерти больного, вначале отделяя один от другого все признаки поражения внутренних органов, а потом, сложив их вместе, точно вычисляла причину смертельного исхода. Ее выводы практически всегда соответствовали истинному положению дел. Но в отличие от многих своих коллег, она никогда открыто не обвиняла врачей в смерти больного, стараясь смягчить неизбежную правду. Еще в институте он увлеклась водным туризмом, с воодушевлением она чередовала свою непростую работу с походами на байдарках, обожала животных, много курила и часто на больничных посиделках пела низким голосом песни Александра Галича. Ее родственники давно жили на исторической родине, а она, будучи совершенно одинокой, из года в год рано утром приходила на работу, заботливо подкармливая двух старых дворняг, живших в больничном дворе. Я почти прослезилась, думая об этом парадоксе. Это было весьма кстати, учитывая придуманную мной смерть дорогого мне хомяка.
* * *
— Деточка, утро доброе, ты меня ждешь?
— Да, Софья Матвеевна, вас. Мне бы формалинчику немножко.
— Что случилось?
— Хомяк умер, я его забальзамировать хочу, и в деревню увезти, похоронить там. Не в мусорку же выбрасывать…
— Ну, пойдем, налью немножко.
Войдя в приземистое здание, я оробела. Софья куда-то ушла, и я протиснулась в небольшую комнату, где на столе лежал труп, укрытый с головой простыней. Из-под простыни виднелись бледные восковые ступни, одна из них была вывернута в сторону.
Воспользовавшись тем, что я одна в комнате, я откинула простыню, закрывавшую труп. Вначале до меня не дошло, но потом я с ужасом поняла явное несоответствие происходившего — на животе покойника, умершего на вводном наркозе при вправлении вывиха бедра, красовался операционный рубец. Швы на рубце были аккуратные, маленькие, и ничуть не напоминали тот ужас, который остается на теле умершего после стандартного вскрытия, когда патологоанатом зашивает тело покойника непрерывным швом большой иглой как курицу, фаршированную яблоками.