От луны на землю струились лучи, напоминавшие струны арфы. Оле послышалась песня, которую напевал Даня:
«Will allein sein, nur noch allein sein,
ich will allein sein, lasst mich raus aus eurem Spiel»
(«Mein Leben» Letzte Instanz)
Оля мысленно перевела с немецкого: «Я хочу быть один, выпустите меня из игры». Почему-то эти слова напомнили ей об игре, в которую они играли поздним вечером. Да-а, напряженный был момент, когда они искали кубик, так неудачно брошенный Ниной. Как идиоты. Но некоторые игры нельзя прервать, не пройдя поле до конца. Пусть не без потерь, но это у других, а у нее все будет замечательно.
Даня скрывался в тени одной из яблонь. Он смотрел на нее и улыбался. Оля ощутила, как два огромных крыла раскрылись у нее за плечами. Хотелось лететь к нему в объятья, но она почему-то оттягивала это, наслаждаясь моментом. Вокруг Дани вспыхивали огни, образуя девятикратный круг. Оля пригляделась: фосфоресцировали грибы. Они были нежно-зеленого цвета с юбочкой на тонкой ножке.
В круг вела узкая тропка, шириной не более человеческого шага. Оля замешкалась: как пройти, чтобы не наступить на гриб? Не хотелось испортить такую красоту. Вокруг звучала музыка, кто-то невидимый перебирал струны, а Даня ждал, не сводя с Оли глаз. Тихо и печально звенели яблони, роняя на землю отравленные плоды, которые кровавыми каплями усеяли белоснежное поле.
Музыка звала и обещала, яблоки наполнили воздух ароматом, от которого текла слюна. А Даня томился в кругу из бледных поганок, не в силах покинуть его, будто удерживаемый невидимой оградой. Оля шла к нему, как глупые ребятишки на звуки дудочки Гамельнского крысолова. А Даня кривил уголки рта и жадно смотрел на нее – Оля откуда-то знала это, хотя его лицо было скрыто капюшоном.
Музыка взревела и наполнила собой все вокруг, яблоки сморщились и потемнели, Олины ноздри уловили запах гнили. Она дергалась возле круга, как марионетка, не решаясь вступить в него. Даня скинул капюшон, его глаза зажглись красным, Оля сделала шаг, не в состоянии противиться чужой воле. И тогда все стихло.
Интерлюдия третья. Вызывание духа
За несколько лет до описываемых событий.
– Пришли, – обронил Шева.
Он поставил фонарь возле неприметной могилы: ни ограды, ни памятника. Небольшой бугорок, почти слившийся с землей. Сувор огляделся: похоже, это старая часть кладбища: могилы заросли бурьяном, краска с оград облезла. Хотя он до этого не присматривался: может, здесь везде так – в этом тумане ни хрена не видно. Шева с умным видом обшарил окрестности. При этом вел себя странно: то встанет и начнет носом шевелить, как ищейка, – принюхивается. А то замрет и не шевелится, прислушивается к чему-то. Сувору стало неприятно: в Шеве проступило что-то нечеловеческое, животное. Какой-то изъян. Может, уронили его при рождении, а врачу показать забыли?