– Это… действительно… было… смешно – теперь волна сдерживаемого негодования, оформившегося в виде истерического хохота, выплескивалась наружу, плечи ее тряслись, еще немного, и она начала бы кататься по аккуратно выложенным плиткам.
– Поль, успокойся, да ты что! Давай я тебе воды принесу, не хватало мне ещё сюда скорую вызывать, Поль… – Джеки рывком, удивляясь своей резвости, подскочил к ней и опустился на колени перед шезлонгом, – Ну хочешь, я сам ему всё скажу, он оставит тебя в покое, этот журналист, нам ведь с тобой хорошо, Полина, мне нужна только ты…
– О Господи, избавь меня от признаний в любви всех этих несчастных… Ты меня любишь? Да ты подумай сам, какое развлечение ты мне подарил, ты про это тогда спрашивал, не хочу ли я чего необычного? А ты знаешь, мне понравилось жить в этой чаше, она больше похожа на свою нишу, в которую никого не нужно пускать. Да, теперь я понимаю, почему Глеб все время интересовался и удивлялся, что я ничего не плачу, это, оказывается, ты платил, вернее, оплачивал, а ментов тоже ты купил?
– Поль, ты что, не понимаешь. Это не настоящие менты. Но, опять же, я этого в тот момент не знал. По мнению постановщиков, иначе я не смог бы так негодовать.
– А что тебе сильно-то негодовать, ну, прокололи шины, вот проблема-то. Новые поставишь.
– Поль, ты не думай, что у меня хлеб лёгкий. Тоже, между прочим, крутиться приходится. И все ради детей своих и тебя.
– Я это слышу каждый раз, можешь орден себе выписать и на грудь повесить.
– Короче, давай, прекращай истерику, звони этому Корнаковскому, я с ним поговорю, и всё будет улажено.
– Корнаковский хотел остаться в России.
– Что ему тут делать?
– Или увезти меня.
– Ты… Ты…
– Успокойся, в свете последних твоих признаний все это не имеет ровно никакого смысла.
– Уходи, я хочу побыть одна. Трубку оставь.
Полина закурила сигарету, провожая взглядом Джеки. На втором этаже его загородного добротного кирпичного дома вспыхнул свет. Полина почувствовала, что просто не в состоянии что-либо обдумывать. Навалилась какая-то пустота. События последних дней стали казаться обыкновенной засвеченной пленкой. Что в них было, в этих днях, сплошная химера. Все не настоящее, все иллюзия, следование какому-то дурацкому сценарию. Дали почувствовать себя свободной, дали взлететь.
Но морские чайки никогда не садятся на землю, иначе им уже не подняться. А Полину заставили опуститься на землю, раскрыв секрет ее свечения, и ощущение гармонии и радости стало медленно уходить, как тонкой струйкой вытекает кровь самоубийцы из вскрытой вены в наполненную теплой водой ванную. Когда вода в ванной приобретает цвет нарождающегося утра, сознание медленно засыпает.