Молодой господин вдруг посмотрел на Юкию растерянно.
– Наверняка я и тебе причинил много неприятных минут, сам того не осознавая. Прости, – виновато сказал он.
Юкия чуть не расплакался.
– Ну, что это за глупости. Такого не может быть!
– Но это действительно так, с этим ничего не поделаешь. Возможно, именно поэтому я и не могу убить ятагарасу, ведь нет родителей, которые убивали бы своих детей.
По крайней мере, так определено в «Уложении Великой горы». Поэтому даже ради своей защиты молодой господин не мог пожертвовать жизнью ятагарасу. И если бы кто-то задумал погубить правителя, не пришлось бы даже готовить сложный заговор: достаточно взять в заложники любого жителя Ямаути – и Золотому Ворону останется только погибнуть.
Истинный Золотой Ворон оставался совершенно беззащитным перед ятагарасу, которых должен оберегать. Ведомый божественной волей в сражении с несчастьями, постигшими страну, он в то же время был уязвим для предателя.
«Вот почему Нацука и Сумио так ревностно опекали молодого господина», – вдруг понял Юкия.
– То есть у вас нет совсем никаких чувств? И что бы с вами ни делали, вы ничего не испытаете?
– Да. – Отвечая на этот вопрос, молодой господин вдруг отвел глаза. – Хотя… вообще, не знаю. Я сам толком не понимаю. Даже если и есть какие-то чувства, я не умею осознавать их. Возможно, если возникают такие, которые не совпадают с волей Золотого Ворона, они исчезают и я не успеваю их ощутить. Мое «я», «я» Надзукихико, мгновенно исчезает, словно тонкий намокший листок бумаги, стоит ему соприкоснуться с волей Золотого Ворона.
– Но тогда выходит, что у вас есть сердце, просто надо ним царит воля Золотого Ворона.
– Даже если так, с этим ничего не поделать.
– В смысле «ничего не поделать»?
– Потому что я Золотой Ворон, предводитель всех ятагарасу. С этим ничего не поделаешь, – повторил молодой господин, глядя прозрачными, будто стеклянными глазами.
Юкия вышел из покоев хозяина, шатаясь и закрывая рот руками. Голова раскалывалась. Его мутило, будто из желудка пытался подняться сгусток белого воздуха. Он не мог забыть глаза молодого господина, когда тот повторял: «С этим ничего не поделаешь». Его называли бесчувственным, бездушным, но ведь Юкия-то знал, что тот умел смеяться, как самый обычный ятагарасу.
Если Юкия прав и молодой господин не лишен сердца и души, а просто вынужден был убивать в себе душу, тогда ему наверняка очень тяжело живется.
– Ты правильно чувствуешь, – обратился кто-то к Юкии, и от неожиданности тот вздрогнул.
Обернувшись, он увидел Хамаю в свете фонарика. Ее фигура в ультрамариновом хитоэ и темно-синей куртке хаори с красной подкладкой и узором в виде текущей воды казалась какой-то призрачной, нереальной.