Все пальцы у Кольки в краске. И лоб, и щёки тоже. Фёдор Петрович подтрунивает:
— Это тебе не стихи писать. Начиркал там всякие слова, а я их набирай. Тут, брат, головой надо работать. — И, взглянув на мечущиеся над ящичками кассы перепачканные тонкие Колины пальцы, добавляет: — Головой и, конечно, руками.
Краюшин весёлый человек, он выглядит молодо, озорно. Лицо у него светлое и глаза светло-голубые, совсем мальчишеские, хотя ему уже двадцать четыре года.
— Помнишь, Коль, — спрашивает он неожиданно, — где мы с тобой этот шрифт откопали? Правда, красивое местечко? Слева роща берёзовая, справа пруд. Так вот я тебе по секрету скажу: кончится война — на этом самом месте, чтобы наша партизанская жизнь не забывалась, такую типографию построим!
Фёдор Петрович и до войны был наборщиком. Уходя с партизанами, взял мешочек шрифта и маленький ручной станок. Это для походов. А станок, на котором они работали сейчас, и шрифт закопал до лучших времён.
— Тебя, Коль, по лету ещё помню, когда ты в редакцию стихи принёс. Не подрос ты за это время. Но мы с тобой и такие, не очень чтобы богатыри, сейчас всем нужны. Кто нас заменит? А война кончится — без поэтов и наборщиков вовсе не обойдёшься!
Коля любит слушать Краюшина. За разговорами незаметно летит время, меньше чувствуешь усталость. А дело у них очень важное: каждый день жители района читают свежую газету.
И ещё приятно Коле оттого, что это он, Колька, бумагу для газеты раздобыл. Когда приволок на санках первую кипу тетрадей, Краюшин на радостях даже обнял его.
Тетради Коля собирал по дворам. Не один, конечно. Позвал Капусткина Мишку, Гришку Захарова, Саньку Белого, объяснил, что к чему, и пошла ватага по улицам. Чистых тетрадей набралось сто тридцать три штуки, да ещё пятьдесят одна недописанная, да обоев метров тридцать.
Обои и остатки тетрадей пошли на боевые листки, на приказы и объявления. Например, открылся колбасный цех, и Калачёв распорядился отпечатать объявление: колбасу будут выдавать по количеству человек в семье. То же и о порядке выдачи хлеба. Пекарня-то уже работает!
— Хорошая начинается жизнь! — улыбается Краюшин.
Но сразу помрачнел Краюшин, когда случайно кинул взгляд в угол, где лежали тетрадочные запасы. Они таяли с каждым днём.
Калачёв говорил, что самолёты скоро забросят бумагу. Но её всё нет и нет. Присылают медикаменты, оружие, патроны. Доставляют с Большой земли продукты, а бумага, видно, ждёт своей очереди.
Но всё равно радостно на душе у Коли. Кажется ему, будто он всю зиму спал и вот теперь только по-настоящему проснулся. Зима была в этом году и метельная, и снежная, и солнечная. Деревья стояли красивые, чисто и празднично наряженные. Но никто не замечал ничего этого, не думалось о природе. Только теперь, весной, всё так остро будоражит, радует: и капель, и густо-синие полосы на снегах, и вкус смоляного, соснового ветра.