Готман, раскладывая на тарелки гостей картошку с салом, кивнул в сторону Максима Степановича:
— Степаныч первым в списочке, который я вам передал, стоит. У меня на него виды ой какие надёжные! Перестраивать полицию по-новому он первый поможет…
— Простите, — перебил чернявый, — а происхождением своим каковыми будете?
— Самое типичное моё происхождение — из раскулаченных…
Перед тем как войти в дом старосты, Калачёв сказал Зинаиде, чтобы она ничему не удивлялась: «Что бы ни происходило, твоё дело — помалкивать». Но то, чему она стала сейчас свидетельницей, её озадачило. Как это всё понять? Издевается Готман над Калачёвым или медленно припирает его к стене? Тогда зачем же Максим Степанович сам пришёл в западню? Нет, тут была какая-то игра, суть которой Зина пока ещё не могла разгадать.
— Ну что ж, — поднял стакан Калачёв, — давайте тогда за будущее. От каждого из нас зависит теперь, как дальше жить.
— Истинно сказано, истинно! — подхватил чернявый.
Закусили. Рыхлолицый — видно, он был старшим — сказал, что жаль, не успели они свидеться нынче с немецким комендантом. Но завтра с утра непременно всё с ним обсудят, все кандидатуры желающих служить в полиции.
Заговорили о непобедимости германских войск и о том, что Красной Армии больше не существует. То ли захмелел Калачёв, то ли подумал, что брянские гости слишком пьяны, но только Максим Степанович о силе фашистского воинства так сказал:
— Да кто ж победит такую армию, где даже лошадей сахарным песком кормят? Нарежут соломы, попудрят её сладким и кормят.
Вертлявый перестал жевать, уставился на Калачёва, а его начальник хохотнул:
— Шутник! Только смотрите, не очень-то распространяйтесь. Здесь-то мы все свои, а не ровен час…
В дверь постучали. Калачёв встал и сказал Зине:
— Вот, дождались мы с тобой. Тут господа об осторожности говорить изволят, а для нас с тобой страшнее всего, коли наша матушка сама собственной персоной сюда прибудет. Где ж машинка, Иван Фридрихович?
Готман вышел в сени, и тотчас на пороге показался Ревок:
— Оружие на стол! Руки!..
Чернявый метнул глаза на Калачёва и Зинку:
— Что за шутки, господа?
Калачёв стоял уже у дверей, надевая шапку:
— Господ среди нас, если хотите, только двое. Остальные — товарищи. Да и вы — какие вы господа? Так, жалкие лакеи фашистов…