К тому времени, когда у матери появляется новый ребенок, как прокомментировали Фортес и Майер, уже существует чрезвычайно сильная группа сиблингов и сверстников, так что часто можно было наблюдать, как дети в возрасте от двух до трех лет ходили вместе, нежно обнимая друг друга. Наряду с сильной родительской заботой и привязанностью, которые Фортес и Майер неоднократно отмечают, они как бы между строк интересуются, способствует ли эта латеральная связь психическому здоровью талленси. Работая в детском саду очень либерального кибуца возле Галилейского моря в Израиле в 1962 году, я заметила такую же близость в небольших группах сверстников в возрасте примерно двух лет. Я читала об опасностях их общинного воспитания, но я наблюдала также его сильные стороны: латеральные связи были широко признаны и считались важными. Совсем недавно, посещая в составе группы прекрасные церкви XVI века на юго-востоке Албании, мы внезапно переключили наше внимание с фресок на такую идиллию: двое маленьких детей трех-четырех лет, мальчик и девочка, несли вместе корзину, прыгая и пританцовывая по грунтовой дороге. Они смеялись, пели причудливые обрывки фраз, болтали, обнимали друг друга за шеи, насколько им хватало рук, и разлепляли объятия, чтобы танцевать. Когда они увидели, что мы смотрим на них очарованными глазами, они застенчиво отдалились друг от друга и убежали. А мы обратили свой взор на икону любви.
В истории сиблингов есть свои плюсы и минусы. Я больше размышляла по поводу последних, потому что считаю, что наша неспособность признать значимость сиблингов и, следовательно, создать латеральную парадигму отражает нашу неспособность взглянуть на последствия интра- и интер-сиблинговой жестокости, которые проявляются в индивидуальном и коллективном насилии, в войнах или психических заболеваниях.
В 1965 году Мейер Фортес отметил, что в 1934–1937 годах, во время его первого визита к талленси, был выявлен один случай помешательства; тридцать лет спустя в этой социальной группе было уже тринадцать подобных случаев (Fortes and Mayer, 1965). Увеличение рабочей миграции, казалось, объясняло этот рост. Талленси совершенно ясно понимали, что представляет собой «безумие», и отличали его от эксцентричности, умственной отсталости и просто странных поступков. Дорис Майер, жена Мейера Фортеса, изучала межкультурные различия в психических заболевания, но вместо различий она обнаружила, что «безумие» талленси плавно перешло в западный психоз. Наблюдались единичные случаи послеродовой депрессии, мании, меланхолии, а в остальных случаях – шизофрения. Сегодня, 40 лет спустя, мы, вероятно, назвали бы некоторые из этих случаев пограничными или нарциссическими расстройствами личности, хотя 70 лет назад они вполне могли считаться случаями истерических психозов. Случаев паранойи не было, и Майер сравнила свои данные с наблюдением М. Дж. Филда, который в 1960 году сообщил об исследовании 52 шизофреников народности акан в Гане: 26 из них были параноиками; 50 % женщин были в депрессии. Возможная причина их склонности к паранойе и депрессии во взрослом возрасте объясняется тем фактом, что в детстве «обожаемый маленький ребенок переживает травму, превращаясь в объект презрения» (Field, 1960, p. 30). Поведение западноафриканских асанте и га сильно контрастирует с общественным устройством жизни у талленси. В то время как талленси помогают старшему ребенку справиться с ожидаемой интенсивной сиблинговой конкуренцией, другие семейные системы вытесняют старшего ребенка. Это явление описано английским врачом Сесили Уильямс (Williams, 1938), которая наблюдала в основном детей асанте и га в детской больнице города Аккра. Доктор Уильямс изучала распространенную детскую болезнь – квашиоркор.