У одной из моих пациенток, г-жи X, воображение следовало настолько извилистым путям, что часто она просила, чтобы мы вместе разглядывали порнографические картинки. Первоначально г-жа X пришла на анализ, демонстрируя значительное сопротивление и нежелание. Она осознала необходимость неотложной помощи, но явно была поглощена своим образом жизни. Она находилась на первом триместре беременности после того, как в течение многих лет либо не могла забеременеть, либо, если и зачинала, то не могла выносить ребенка. Когда она упомянула о своей фантазии об избиении, я сначала подумала, что она рассказала мне это из желания соответствовать аналитической модальности. Она была знакома с психоаналитической литературой, и эта тема казалась подходящей для аналитического «признания». Поскольку я не придала должного значения этой фантазии, то только после того, как она завершила анализ, я смогла установить определенные связи и прийти к выводу, что упустила из виду важность этой фантазии и сиблинговых отношений, содержащихся в ней. Я привожу случай г-жи Х для иллюстрации моего тезиса после ретроспективного переосмысления клинического материала.
В фантазии г-жи X третий, или поверхностный уровень приятной мастурбационной фантазии содержал сцену того, как г-жа Х наблюдала за неопределенным андрогинным ребенком, которого избивал неопределенный мужчина; таким образом, это полностью совпадало с наблюдениями Фрейда о том, что на этом этапе люди в фантазии представали в расплывчатом виде. Г-жа Х была миниатюрной и довольно привлекательной, но явно андрогинной, похожей на Питера Пэна. В ее ассоциациях относительно мужской фигуры в фантазии об избиении этот мужчина был ее любовником или возможным вторым мужем, за которого она выйдет замуж после предполагаемой смерти ее нынешнего супруга. Как и в случае Фрейда, вторая фаза характеризовалась отсутствием осознания того, что именно г-жа Х была избиваемым ребенком; но мы вернулись к первой фазе, где ребенок явно был ее младшим братом.
На самом деле г-жа Х не вспомнила, что эта фантазия об избиении, которая доминировала в поздние юношеские и взрослые годы, была ее детской фантазией. Во время анализа в ее сознание вернулись яркие, точные, связные воспоминания, которые отсутствовали до того момента, как она начала высказывать ассоциации относительно этой постоянной, навязчивой фантазии об избиении. Вместо или параллельно с этой фантазией, которой было не пробиться в сознание, она вспоминала реальные сцены и поступки из своего детства. Это казалось настолько важным, что для нас обоих показалось почти невероятным, что она смогла полностью забыть их, но, очевидно, что это произошло, и этот факт иллюстрирует тем самым критически важную истерическую амнезию.