– Иди к черту! – кричит Тама.
Молодой человек смотрит на их сцепленные руки и улыбается еще шире. Он снова обращается к Тайри.
– Хочешь, чтобы я стал твоим первым клиентом, «любовь» моя? – спрашивает он ее сладким голосом. – Надо бы тебе попрактиковаться обгладывать косточку для будущей работы!
– Нет! – стонет Тайри. – Пожалуйста…
– «Нет»? – повторяет Грег, хмурясь. – Ненавижу, когда мне говорят «нет», знаешь ли…
Он наклоняется к Тайри и шепчет:
– Либо соглашаешься, либо я набью морду твоей новой подружке. Ты же этого не хочешь, правда?
– Тогда я и согласилась, – призналась Тайри. – Согласилась пойти за ним в дом, затем в его комнату…
Габриэль бросил сигарету в камин. Он-то считал, что видел в жизни все… Он-то думал, что так настрадался… И вот его трясет. Сердце ноет.
Задет, ранен, но еще не мертв.
– Тама кричала, даже пыталась ударить его, чтобы остановить… Но она еле стояла на ногах. Тама, она невероятная!..
Габриэль выпил залпом еще стакан коньяка. Может быть, это поможет ему выдержать. Стерпеть нестерпимое.
– Он был… Ну, ты можешь себе представить, – продолжила Тайри. – Он бил меня, обзывал, делал со мной всякое, одно отвратительнее другого… Потом он отвел меня обратно в сарай. И Тама утешала меня.
Ее зеленые глаза наполнились слезами, она закрыла лицо ладонями.
– Тама! – всхлипнула она. – Боже мой, Тама…
Габриэль мгновение колебался, затем погладил Тайри по волосам и притянул к себе. Здоровой рукой он обнял ее так сильно, как только мог.
– Теперь у вас есть я, – прошептал он. – У вас есть я…
– До утра я проплакала у нее на руках. Она сказала мне, что каждую ночь неделя за неделей с ней происходило то же самое. Что она знает, что я чувствую. Что я должна быть сильной. Что она поможет мне, чем только сможет…
Габриэль закрыл глаза.
В эту секунду Тайри говорила, как Лана. Она была Ланой.
Она была голосом ужаса, невыразимого и невыносимого.
Голосом рабов.
В ту ужасную секунду Тайри была всеми этими израненными, замученными женщинами. Она была их болью, их страданием, их храбростью. Их слезами и их отчаянием.
Тайри была детством, поруганным, украденным, сиротливым.
Она была согбенной спиной, разбитыми мечтами, безмолвными мучениями, долгими ночами одиночества.
Она была зовом о помощи, который никто не слышит, криком, на который никто не обращает внимания.
Тайри была миром, таким, какой он есть, но каким мы отказываемся его видеть.