По делу обвиняется... (Вальдман, Мильштейн) - страница 42

— Это правда, что Юдина за определенную плату должна была помочь вам в подборе невесты для сына?

Фастова быстро повернула голову к Соснину, в глазах ее стояли слезы. Вздохнув, она кивнула головой.

— Так! — Соснин внутренне торжествовал. — И когда вы там, в парке, не рассчитались с ней, она нанесла вам удар? Не так ли?

— Это не она, — с трудом выдавила из себя Фастова, и слезы заструились по ее щекам.

— А кто? Никого же больше не было!

— Не знаю. Ударили сзади, но не она...

— Мамуля, ты как? — Леня присел на край кровати. Скрывая волнение, посмотрел на запавшие щеки, туго забинтованный лоб Марии Никифоровны, погладил безвольно свисавшую руку.

— Я-то хорошо. Ты вот как? Голодный ходишь?

— И ничего подобного, я ухоженный. Тетя Надя вчера пришла — на неделю борща наварила, пельменей штук двести налепила. — Он стал выгружать из сумки баночки и пакетики. — Так что не беспокойся.

— Что это?

— Бульон, котлеты. Ты только ешь и выздоравливай скорей. Что врачи говорят?

— Скоро поправлюсь, — слабо улыбнулась мать. — Я, знаешь, о чем подумала? Может, переедем в Самарканд? Владимира Григорьевича туда приглашают, коттедж дают. А, сынок?

— С чего вдруг тебе в голову взбрело переезжать? — удивился Леня. — А Владимир Григорьевич, твой любимый, по-видимому, не только тебя туда приглашает, — и, заметив испуг в глазах матери, продолжал: — Да, да, не удивляйся, я вчера вечером в городе его встретил, с такой павой шел — хоть куда, так мило беседовали. Улыбалась она — наверняка, тоже в Самарканд звал. Авось кто-нибудь из вас двух клюнет.

Мария Никифоровна закрыла глаза. «Господи, — думала она, — почему они вырастают такими жестокими? В древнем Карфагене, когда-то я читала, детей приносили в жертву Молоху. А сейчас мы всю свою жизнь приносим в жертву этим жестоким и бессердечным маленьким божкам и что получаем взамен? Черную неблагодарность. Он не считается ни с моим теперешним состоянием, ни с тем, что по его вине у меня нет будущего. Неужели ему приносит радость причинять мне страдания?»

Леня сделал вид, будто не заметил реакции Марии Никифоровны на его слова, и, помолчав, спросил:

— Кстати, ты не знаешь, куда запропастились облигации? Надо проверить.

Она молчала и едва заметно шевелила потрескавшимися от жары губами.

— Мам! Ты слышишь?

— Что? Ах, облигации... Где им быть? На месте они.

— Не нашел я их в сундуке, может, ты их переложила?

— Никуда я ничего не перекладывала, — раздраженно и зло ответила мать. — Ты никогда ничего не умел находить в квартире. Даже свои вещи.

— Понимаешь, мы выиграли. Пятьсот! — торжествующе сообщил сын.