Кидо пытался рассматривать убийцу Кобаяси в контексте влияния отца, который его бил в детстве. Но в таком случае приходилось признать, что позиция Кёити, который говорил, что Хара может быть склонен к преступности, имела под собой некоторые основания, ведь среда в семье Хары тоже была ужасной. С точки зрения генетического сходства он был до обидного похож на отца даже внешне. К тому же те наброски, которые, казалось бы, отражали его чистую душу, один в один походили на картины отца, написанные в тюрьме, какая бы жестокая ирония судьбы в этом ни заключалась.
На самом деле жизнь Макото Хары находилась под постоянной угрозой быть раздавленной либо прошлым, либо будущим. Его душа не могла обрести свободу, потому что отец в прошлом совершил преступление. У ребенка своя жизнь, и не было ни одной причины, по которой он должен бы чувствовать ответственность за преступление отца. В то время как семьи погибших продолжают страдать, семьи преступников нет. Видя эту несправедливость, Хара взял страдания на себя. К тому же, неся ответственность за прошлое, он ощущал, что общество видело в нем потенциальный риск, ведь он мог совершить такое же преступление, как и его отец.
Но не только окружающие так думали. Больше всего он сам боялся себя. Однако, что из этого следовало? Казалось бы, это совершенно не связано с убежденностью Кидо в том, что «Хара не такой человек».
А ведь если бы все, кто общались с ним, сказали об этом, разве у Макото Хары появилась необходимость менять свой семейный реестр? Возможно, он мог бы жить с этим именем до настоящего дня.
Съев сукияки[14] на ужин, Сота сказал, что сегодня хочет спать с мамой, поэтому после купания Кидо оставил его с Каори, а сам пошел на кухню мыть посуду. Потом он завалился на диван и под песни Мишель Ндегеоселло перебирал воспоминания о том времени в университете, когда играл в группе на бас-гитаре. Будь он таким же хорошим музыкантом, как Накакита, возможно, и сейчас бы продолжал играть в группе, что было бы для него отличным способом отключиться от повседневных забот. Он перескакивал с одной мысли на другую, пока незаметно не погрузился в сон.
От усталости совсем не было сил.
Проснулся он уже после одиннадцати часов. Кончики пальцев на ногах были холодными, он включил отопление и почему-то телевизор, хотя обычно его не смотрел. Пощелкав по каналам, он остановился на кадрах с внушительной толпой: держа над головами старые военные флаги Японской империи, среди белого дня люди шагали по улице с криками «Всех корейцев в газовые камеры!». В новостях показывали репортаж на тему «Риторика ненависти». Кидо пожалел, что натолкнулся на эту передачу, и решил выключить телевизор.