Автобус подпрыгивал на ямах и ухабах, нёсся по направлению к Иркутску. Несмотря на ранний час пассажиров было достаточно, но Леви не допекала давка: сообразительный народ, видя потёртую фуфаечку Леви, прямоугольный след от фамильной срезанной бирки, короткую стрижку, предусмотрительно раздвинулся, образовав вокруг ровное пространство. Так, окруженный таким вниманием, оказался Леви ранним утром в негласной столице Сибири — Иркутске.
Был ранний час и всё было ещё закрыто. На улице, несмотря на март, ощущалось по-сибирски прохладно и пасмурно. Тогда с автобусной остановки привели ноги Леви к большой вывеске с пронзительно синими неоновыми огнями — Аэрофлот. Леви ходил туда-сюда перед закрытой дверью, приобретя за много проведённых в Учреждении лет привычку так ходить и так ждать, совершенно погружаясь в неведомые другим миры своих мыслей. Сейчас он был в полной эйфории. Если кто-нибудь теперь спросил бы — знаешь, что такое счастье, то Леви смог бы чётко и сразу ответить на этот вопрос.
Он даже не думал о том, что он делает здесь перед кассами Аэрофлота с четырьмя рублями в кармане, которыми осчастливила его администрация лагеря. У него, правда, был ещё билет в общий вагон до Москвы от доброй администрации, которую не интересовало, что на такие расстояния в четырнадцать дней пути существуют лишь плацкартные, купейные и мягкие вагоны. Не интересовало её также и то, что отпущенный на свободу гражданин направляется по «месту прописки» в небезызвестный город Ленинград, находящийся в шестистах километрах от Москвы. Администрация думала, наверное, так: «Мы добрые и щедрые, и вот тебе билет и четыре рубля, а если вдруг не хватит и ты попытаешься „достать“ так, как не положено, то мы с радостью примем тебя обратно на следующую пятилетку.» Обычно такой трюк срабатывал, и недавно освободившиеся возвращались вновь к заскучавшей администрации на новый срок. Порой даже в течение нескольких дней. Все были довольны и при работе.
Внутри офиса внезапно заморгали люминесцентные лампы и всё помещение наполнилось ярким светом. Начинался рабочий день. Леви спокойно вошёл внутрь:
— Доброе утро. Мне нужно лететь в Ленинград, — произнёс он.
Даже не подходя к стойке и не глядя на клиента, какой-то голос из глубины помещения механически и сухо ответил:
— Ни в Ленинград, ни в Москву билетов на сегодня нет.
— А на когда есть? — скорее из автоматизма, чем любопытства, спросил Леви.
— Есть через две недели, — ответил тот же голос.
Леви стоял у стойки, у него не было ни разочарования, ни отчаяния, вообще никаких эмоций, кроме всеобъемлющего чувства продолжающегося счастья. Он размышлял о том, что если бы его просьбу о материальной помощи в двадцать пять рублей удовлетворили, хватило бы этих денег на доплату за плацкартный вагон. Он ещё дрожал и от общего волнения — быть или не быть: день Освобождения выпадал на воскресенье, и администрация лагеря могла освободить как в понедельник, так и в субботу, дрожал от бессонной ночи, литров выпитого чая, ходьбы «туда-сюда», парализующей неизвестности до момента пока не пришёл с документами лейтенантик и не зачитал: «имя, фамилия, с вещами на выход».