— Куда ты пошел в ночь перед отъездом? — не открывая по-прежнему глаз, равнодушно спросил Пролетарский, когда Самарин умолк.
— Что? Не помню. Не знаю. Не скажу!
— Куда ты пошел в ту ночь? — настойчиво повторил Пролетарский, выделяя каждое слово.
— Ну, к Козюткину, тебе-то что? — буркнул после некоторого молчания Самарин.
— Что ты делал у него?
— А тебе-то какая разница? — Самарин ядовито усмехнулся. — Ты же меня с поличным захватил. Мало?
— Что ты делал у него?
— Ничего я не делал, успокойся. Его дома не было. Я вернулся, собрался и уехал.
— Ты врешь.
— Ну, это как угодно, — пожал плечами Самарин.
— В ту ночь, когда ты уехал, в Байките сгорела школа-интернат. Погибло девятнадцать ребятишек...
— Иркума!
В дверях зимовья стоял Дюлюбчин. Он слышал последнюю фразу Пролетарского.
— Ах, вон что ты мне шьешь! — протянул изумленно Самарин. — Какая школа... При чем тут я? Ну, нет, брат, не выйдет. Не докажешь!
— Задержанный Козюткин показал, что в тот вечер, когда загорелась школа, он находился дома. Спал до утра. Где ты был вечером?
— Да откуда мне знать, когда она загорелась? Ну, ладно. Я не был у Козюткина. Но я не поджигал школы. Я ничего не поджигал. Зачем мне это? Мне ничего не нужно было, кроме одного...
— Хапнуть побольше и уехать подальше, — жестко закончил Пролетарский. — И не надо было философию наворачивать — я эти сказки слыхал. Только для чего ты заставил Козюткина выписать керосин для школы? С чего такая забота перед отъездом?
— Керосин? Какой керосин? — удивился Самарин — и вдруг запнулся. — Керосин...
— Ну? — Пролетарский впился взглядом в него. — Ну? Чья работа? Не твоя?
Самарин потерянно смотрел куда-то в угол.
— Вот так-то, — удовлетворенно кивнул Пролетарский. — Теперь ясно.
— Что тебе ясно? — покачал головой Самарин. — Я ничего не жег, я никого не убивал. Я действительно вор. Мелкий вор. Воришка. Воробей. А ты меня в стервятники записал...
Он с надеждой поднял голову, торопливо заговорил:
— Николай, отпусти меня! Погоди, не перебивай... Отпусти меня, ну, скажи, что не нашел... сбежал там или что... Бери все это барахло, сдай, куда положено, раз ты такой... Слушай! Я тебе за это скажу, кто поджег, как все это было. Я все понял!
— Ты хочешь сказать, что кто-то попросил тебя... распорядиться... насчет керосина?
— Вот! Во-от! — Самарин умоляюще смотрел на собеседника. — Ты тоже понял? Это совершенно меняет дело.
— А для тебя-то что меняет? — угрюмо спросил Пролетарский.
— Но я же не убийца! Я же не знал! — рванулся к нему Самарин.
— Ты — вор, помогавший убийцам, — холодно ответил Пролетарский. — А знал ты или не знал — это суд еще будет разбирать. Не волнуйся, лишнего не получишь, — получишь свое. Каждый получит то, что ему причитается.